Бернар Вербер - Древо возможностей [сборник, litres]

– Лично я в жизни больше не буду загорать на пляже, – заявила Люсиль, все больше походившая на мулатку.

– Думаю, что этот загар все равно продержится еще долго после отпуска, – пошутила Памела, чья кожа была еще темнее.

– Слушай, у тебя ведь были прямые волосы до полета? – спросила Люсиль.

– Да, а что?

– Ты кудрявая, как барашек.

Они рассмеялись сдержанным, но нервным смехом. Посмотрели друг на друга, все дочерна загорелые, с завившимися от сухого и горячего воздуха волосами и распухшими от трещин губами. Ну и вид! Симон залюбовался длинными золотистыми ногами Памелы, и вдруг ему захотелось обнять ее. Пьер испытывал ту же тягу к Люсили. Они так давно не знали прикосновения чужой кожи.

Когда иссякли запасы эскимо и воды для замораживания льда, дух экипажа упал до нуля.

До сих пор им сопутствовала удача, но теперь она, похоже, отвернулась от них. Когда Памела изо всех сил обмахивалась в поисках малейшего дуновения, веер в ее руке вдруг загорелся. Люсиль с ужасом увидела, как вспыхнул лак на ее ногтях, и едва успела сунуть ее пальцы в мешок с песком.

Они уже были всего в нескольких тысячах километров от Солнца.

Температура на борту неуклонно повышалась. Темных очков стало недостаточно для такого яркого света.

Когда корабль вплотную приблизился к Солнцу, Симон выдал очередную шутку:

– Вы не находите, что сегодня жарковато?

Все от души посмеялись.

Симон решил, что первые шаги по Солнцу будут сделаны в зоне пятен. Пьер облачился в комбинезон вулканолога, включил портативную систему охлаждения и вышел наружу, подняв флаг Земли. Все пожелали ему удачи. Стальной страховочный трос позволял ему вернуться в любой момент.

По рации они услышали исторические слова:

– Я первый человек, ступивший на Солнце, и водружаю здесь флаг моей планеты.

Симон, Люсиль и Памела зааплодировали, не хлопая в ладоши, чтобы избежать перегрева.

Пьер бросил флаг в солнечное пекло, где он тотчас запылал.

Симон спросил его:

– Ты что-нибудь видишь?

– Да… Да… Невероятно… Здесь… Здесь… Здесь есть жители!

Треск.

– Они идут ко мне…

Послышался долгий вздох. Тело Пьера вспыхнуло. На борту они услышали пересохшими барабанными перепонками лишь тихое шшшшш , похожее на шорох опавших листьев.

Комбинезону вулканолога не суждено было получить гарантийный сертификат НАСА. Они втянули на борт страховочный трос, конец которого расплавился.

Люсиль перекрестилась:

– Да вознесется твоя душа в небеса, «черные и холодные».

Что в этот момент показалось ей лучшим напутствием.

Симон едва не стукнул кулаком по стенке «Икара», но вовремя одумался. Избегать всякого трения.

– Я хочу удостовериться сам, – сказал он.

И, открыв шкаф со снаряжением, аккуратно облачился в свою очередь в комбинезон вулка-нолога.

– Не выходи, – взмолилась Памела.

– Ты тоже погибнешь, – подхватила Люсиль.

– Но если и вправду на Солнце есть жители, как их называть? Почему бы не… солнечане! Мы всю жизнь тщетно ищем марсиан, венериан, а инопланетяне, оказывается, здесь, в самой горячей точке неба. Солнечане! Солнечане!

Симон вышел в огонь. Он видел вокруг вихри оранжевой магмы. Это был не газ и не жидкость, но жар в чистом виде. По сравнению с этим жаром даже в кабине корабля, казалось ему теперь, было прохладно.

Кожа его под комбинезоном горела. Он знал, что у него есть лишь считаные минуты, чтобы открыть жителей Солнца. Он с трудом продвинулся вперед, насколько позволял страховочный трос. Если в течение трех ближайших минут ничего не произойдет, он вернется на корабль. Иначе сгорит, как Пьер. Симону совсем не хотелось принимать мученическую смерть, он только желал, отчаянно, страстно, ставить смелые научные опыты. А мертвый ученый – ученый-неудачник.

Он с опаской посмотрел на часы. Они лопнули, расколовшись на множество плавящихся осколков.

И в эту минуту он разглядел «их». Они были здесь, призрачные, нереальные. Солнечане. Они выглядели живыми сгустками плазмы, большими мотыльками с оранжевыми крыльями. Они могли общаться телепатически.

И они побеседовали с Симоном, однако не так долго, чтобы он сгорел. Потом солнценавт кивнул и вернулся к «Икару».

– Фантастика, – говорил он потом Памеле. – Эти огненные существа живут на Солнце миллиарды лет. У них есть свой язык, свои науки, своя собственная цивилизация. Они купаются в солнечном огне, не испытывая ни малейшего дискомфорта.

– Кто они? Как они живут?

Симон неопределенно махнул рукой.

– Они мне все рассказали в обмен на обещание ничего не разглашать людям. Солнце должно остаться «терра инкогнита». Мы должны защитить их от экспансионистских посягательств землян.

– Ты шутишь?

– Ничуть. Они отпустили нас только потому, что я поклялся хранить в тайне все, что узнал от них. Эту клятву я никогда не нарушу.

Симон посмотрел на ослепительный свет сквозь фильтры иллюминатора.

– Назвать эту миссию «Икаром» было, в сущности, глупой идеей. Как называется эта птица, которая всегда возрождается из пепла?

– Феникс, – сказала Памела.

– Да, феникс. Экспедиция «Феникс». Вот как нам надо было ее назвать.

– С самого рождения все уже в тебе. Ты лишь учишься тому, что знаешь, – объяснял ему отец.

Все во мне. Все уже во мне…

Ему всегда казалось, что, путешествуя и набираясь опыта, он познает мир. Неужели он будет лишь открывать заново то, что уже знал? Знал всегда? Эта мысль не давала ему покоя: все уже в тебе… Мы ничего не познаем, лишь извлекаем из самих себя скрытые истины. Значит, младенец – уже великий мудрец? Эмбрион обладает энциклопедическими знаниями?

Доктор Гюстав Рубле был известным врачом, женатым, отцом двух детей, уважаемым соседями, но мысль, одна лишь тень мысли, что все было с самого начала в нем, преследовала его постоянно.

Он заперся в своей комнате и принялся размышлять. Ни о чем другом он думать больше не мог.

Итак, все уже во мне. Все, говорил он себе, а значит, жить в этом мире ни к чему?

Он вспомнил, что Эркюль Пуаро, герой Агаты Кристи, разгадал немало детективных загадок, не расставаясь с креслом и домашними тапочками. Гюстав Рубле последовал его примеру и некоторое время не выходил из своей комнаты. Жена, уважавшая его духовные искания, потихоньку приносила ему еду.

– Дорогая, – сказал он ей однажды, – ты понимаешь, что не дает мне покоя? Жизнь не имеет смысла. Мы ничего не познаем, лишь заново открываем то, что уже давно знали.

Она села рядом с мужем и заговорила с ним ласково:

– Извини меня, Гюстав, но я тебя не понимаю. Я ходила в школу и училась истории, географии, математике, даже физкультуре. Я научилась плавать кролем и брассом. Я вышла за тебя замуж и научилась семейной жизни. У нас родились дети, и я научилась их воспитывать. Я ничего этого не знала, пока не жила.