Бернар Вербер - Древо возможностей [сборник, litres]

Он рассеянно откусил кусочек хлеба.

– Ты уверена? А не может ли быть, что на самом деле, задумавшись, ты могла бы извлечь на свет все эти знания, даже не выходя из дома? Лично мне кажется, что я, один в этой комнате, узнал за последние дни больше, чем за два круго-светных путешествия.

Не удержавшись, она возразила:

– Если бы ты совершил кругосветное путешествие, то знал бы, как живут китайцы.

– Но я это знаю. Я задался вопросом, как живут все народы Земли, и передо мной вспышками, картинами, как на живых почтовых открытках, предстала их жизнь. До меня тысячи отшельников проделывали тот же духовный путь.

Валери Рубле покачала своей прекрасной рыжей шевелюрой.

– Я думаю, ты ошибаешься. Когда ты живешь взаперти, твое видение поневоле ограниченно. Действительность превосходит масштаб твоего мозга. Ты недооцениваешь многообразие мира.

– Нет, это ты недооцениваешь силу одного-единственного человеческого мозга.

Валери не хотела ссориться. Она не стала развивать доводы, казавшиеся ей очевидными. Что до ее мужа, он не принимал больше пациентов и отказывался видеться с кем бы то ни было, даже со своими детьми. Только жену он еще допускал к себе, при условии, что она не принесет ему никакой информации извне, которая может ему помешать.

День за днем она продолжала кормить его, обслуживать, поддерживать. Хоть и не разделяя его убеждений, она не нарушала его покой.

Он сильно исхудал.

Человек никогда не сможет быть свободным, пока вынужден есть и спать, сказал он себе. Надо сбросить с себя оковы раба, зависящего от сна и пищи.

Он изрисовал схемами большую черную доску. Потом заказал всевозможное электронное оборудование. Наконец, Гюстав позвал к себе нескольких бывших коллег, и вместе они занялись сложными расчетами и выкладками.

Рубле объяснил жене, какой опыт он намерен поставить:

– Вся проблема в теле. Мы облачены в плоть, наполнены кровью и костями, которые требуют ухода, изнашиваются, болят. Тело надо защищать, согревать, кормить, лечить, когда оно нездорово. Телу нужно спать и есть, чтобы в нем циркулировала кровь. А вот у мозга куда меньше потребностей.

Она не решалась понять.

– …Львиная доля деятельности нашего мозга попусту расходуется на органические процессы. Работа и защита тела отнимают всю нашу энергию.

– Но наши пять чувств…

– Наши чувства обманчивы. Мы искажаем сигналы, которые они нам посылают. Пытаясь истолковать мир, мы живем иллюзией. Тело сдерживает нашу мысль.

Он опрокинул стакан, и вода потекла на ковер.

– Есть вместилище и его содержимое, – объяснил он. – Разум и тело. Но как без стакана жидкость продолжает существовать, так и без тела разум свободен.

На миг Валери подумалось, не сошел ли ее муж с ума.

– Да, но расстаться со своим телом значит умереть, – растерянно возразила она.

– Не обязательно. Можно освободиться от тела, сохранив разум, – ответил он. – Достаточно сохранить мозг в питательном растворе.

И тут она все поняла. Схемы, которыми был завален письменный стол, обрели смысл.

Операция состоялась в четверг. В присутствии жены, двух детей и нескольких ученых, которых он посвятил в свой замысел, Гюстав ушел в себя. Чтобы стать абсолютным отшельником, он решил подвергнуться самой радикальной в мире хирургической ампутации – удалить все тело.

С величайшим тщанием его коллеги вскрыли черепную коробку, как будто это был капот машины. Черепной свод положили в алюминиевый лоток, как ненужную крышку. Обнажился мыслительный орган, розовый, трепещущий, погруженный, надо полагать, в искусственные сны под действием наркоза.

Хирурги аккуратно изолировали мозг от соседних органов. Они перерезали зрительные нервы, слуховые нервы, затем артерии, снабжающие мозг кровью. Наконец они с величайшей осторожностью освободили спинной мозг от позвонков. После этого они смогли извлечь собственно мозг и быстро поместили его в сосуд с прозрачной жидкостью. Артерии теперь могли получать глюкозу и кислород непосредственно из этой живительной ванны. Слуховые и зрительные нервы были изолированы. Хирурги установили систему обогрева, и термостат поддерживал постоянную температуру для мозга и его ванны. Но что делать с телом?

Гюстав Рубле все предусмотрел при жизни.

В завещании, составленном незадолго до опыта, доктор оговорил, что его тело не должно быть похоронено в семейном склепе. Науке, которая помогла ему освободиться от бремени, он оказывал ответную услугу, завещая ей несколько килограммов органов, мышц, хрящей, костей, крови и различных жидкостей. Пусть ученые делают с ними что им угодно.

– Папа умер? – спросил сын.

– Нет-нет. Он жив. Он просто… изменился, – ответила мать, смутившись.

Маленькую дочку едва не вырвало.

– Ты хочешь сказать, что папа теперь – вот это?

Она показала пальцем на мозг, плавающий в питательном растворе.

– Вы не можете больше с ним говорить и слушать его, но он все время о вас думает. По крайней мере, я в этом убеждена.

До Валери Рубле доходил весь ужас ситуации. Ее дети будут расти без отца. А она – доживать свой век без мужа.

– Что мы с ним будем делать, мама? – спросила девочка, показывая пальцем на сосуд, в котором безмятежно колыхалась розовая желеобразная масса.

– Поставим папу в гостиной. Так мы все-таки сможем видеть его каждый день.

Поначалу сосуд красовался в середине комнаты, освещенный на манер аквариума. Его чтили как главу семьи, каковым он и был.

Дети время от времени обращались к этому на вид большому розоватому овощу, плавающему в жидкости.

– Папа, я получил сегодня хорошие отметки в школе. Не знаю, слышишь ли ты меня, но я уверен, что тебя это радует, правда?

Валери Рубле с сокрушенным видом смотрела, как ее дети беседуют с банкой. Порой она и сама ловила себя на том, что заговаривает с мозгом. Она, в частности, задавала ему вопросы о ведении семейного бюджета. Гюстав был (прежде) большим докой по этой части, и она думала, что вот-вот ответ просочится сквозь стекло.

Доктор Рубле между тем был далек от всего этого в покое отсутствия чувственной стимуляции. Он не спал, не видел снов: он мыслил. Поначалу он, естественно, спрашивал себя, правильным ли было его решение. Гюстав думал о своей семье, о друзьях, о пациентах и жалел, что покинул их. Но очень скоро жилка первопроходца взяла в нем верх: он переживал уникальный опыт. Сколько отшельников до него мечтали о таком покое. Даже если его убьют, он не будет страдать. Вряд ли.

Перед ним открывался бескрайний простор его знаний и знаний вообще. Бесконечная панорама его внутреннего мира, самое невероятное путешествие, какое только можно себе представить, погружение в глубину.