Лоис Буджолд - Братья по оружию

Галени буквально рассыпался у Майлза на глазах. И тот был совершенно не в восторге от идеи своими глазами наблюдать этот распад. Бессмысленное расточительство офицерского состава – с точки зрения Империи. Вроде убийства. Или аборта.

– Мой отец вечно твердил о свободе Комарра, – продолжал негромко рассказывать Галени. Майлзу, световой панели или себе самому? – О жертвах, которые мы все должны принести ради его свободы. Особенно о жертвах. И человеческих, и прочих. Но, похоже, ему никогда не было дела до свободы тех, кто жил на Комарре. Лишь в тот день, когда восстанию пришел конец, я стал свободным. В день, когда умер отец. Я стал свободен смотреть на вещи по-своему, высказывать собственные суждения, выбирать свою жизнь. Или, во всяком случае, я так думал. Жизнь, – чуть повысившийся тон Галени был беспредельно саркастичен, – полна сюрпризов. – И он одарил световую панель хищным оскалом.

Майлз зажмурил глаза, пытаясь размышлять связно; это было нелегко, если учесть, что Галени, сидящий в двух метрах от него, излучал смертоубийственное напряжение, как раскаленная докрасна спираль. У Майлза сложилось неприятное ощущение, что его номинальный начальник сейчас утратил обзор стратегической картины в целом, поглощенный своей борьбой с призраками прошлого. Или не-призраками. Это стало Майлзу ясно.

Стало ясно, что нужно сделать – что? Он встал и на дрожащих ногах заковылял по комнате, проводя рекогносцировку. Галени без единого замечания наблюдал за ним сквозь ресницы. Выход только один. Он поскреб ногтями стены. Ни следа. Швы на полу и потолке – он забрался на скамью, и, борясь с головокружением, дотянулся до потолка, – не поддавались вовсе. Он зашел в маленький санузел, облегчился, вымыл над раковиной руки и лицо и смыл кислый вкус во рту холодной – другой не было – водой, напившись из сложенных чашечкой ладоней. Нет ни стакана, ни даже пластиковой чашки. Вода тошнотворно плескалась в желудке, руки дрожали: последствия парализации. Интересно, что будет, если заткнуть слив рубашкой и пустить воду? Похоже, большего вандализма ему тут не устроить. Майлз вернулся на свою скамейку, вытирая ладони о брючины, и поспешно сел, пока не рухнул на пол.

– Вас тут кормят? – спросил он.

– Два или три раза в день, – ответил Галени. – Тем, что готовят наверху. Похоже, в этом доме живет несколько человек.

– Единственный момент, когда можно попытаться бежать.

– Был единственный, – подтвердил Галени.

Ну да, был . Теперь, после попытки Галени, их пленители, наверное, удвоили число охранников. Да и попытку такого рода Майлз бы повторить не рискнул: побои, доставшиеся Галени, его самого вывели бы из строя полностью.

Галени созерцал закрытую дверь. – Какое никакое, но развлечение. Когда открывается дверь, никогда не знаешь, что это окажется: ужин или смерть.

У Майлза сложилось впечатление, что Галени надеется скорее на смерть. Чертов камикадзе! Майлзу такое обреченное состояние духа было известно досконально. Можно плениться кладбищенским настроем, но это гибельно для созидательного стратегического мышления. Просто гибельно, и точка.

Но намерение Майлза не дало практических результатов, хотя он прокручивал варианты у себя в голове снова и снова. Конечно, Айвен должен распознать самозванца немедля. А может, он спишет любую ошибку клона на то, что у Майлза сегодня не лучший день? Прецедент явно был. И если комаррцы потратили четыре дня на то, чтобы до капли выкачать из Галени данные о посольских процедурах безопасности, то велика вероятность, что клон сумеет исполнять повседневные обязанности Майлза безошибочно. В конце концов, если это существо вправду клон, то он должен быть точно так же сообразителен, как и сам Майлз.

Или точно так же туп… Эта успокаивающая мысль захватила Майлза надолго. Если в своем отчаянном беге по жизни он сам совершает ошибки, то и клон может их сделать не меньше. Вопрос в том, сможет ли кто-то эти ошибки отличить?

А как насчет дендарийцев? Его дендарийцев, попавших в руки… кого? Каковы были планы комаррцев? Много ли они знают про дендарийцев? И как, к чертовой матери, сумеет клон скопировать и лорда Форкосигана, и адмирала Нейсмита одновременно, когда самому Майлзу пришлось придумывать их на ходу?

И Элли – если Элли в заброшенном доме оказалась не способна увидеть разницу, сможет ли она отличить их в постели ? Осмелится ли этот мерзкий маленький самозванец соблазнить Куинн? Но какое человеческое существо любого из трех полов окажется в состоянии сопротивляться приглашению покувыркаться в постели с умнейшей и прекраснейшей из женщин? Воображение Майлза показывало леденящие, подробные картины того, как клон делает ЭТО с его Куинн , прочем большую часть ЭТОГО сам Майлз даже попробовать не успел. Он вдруг осознал, что до белых костяшек на суставах стиснул край скамьи, рискуя переломать себе фаланги пальцев.

Он заставил себя расслабиться. Конечно же, клон должен стараться избегать интимных моментов с людьми, хорошо Майлза знающими, – в такие минуты он больше рискует оступиться. Если только он не самонадеянное дерьмецо с маниакальной склонностью к экспериментам, какое Майлз ежедневно видит в зеркале, когда бреется. Майлз с Элли только-только стали близки… сможет ли она увидеть разницу? Если она… Майлз сглотнул и постарался снова вернуться мыслями к глобальным политическим сценариям.

Клон был создан не просто для того, чтобы свести его с ума; это лишь приятный побочный эффект. Он был выкован как оружие, направленное против Барраяра. Через премьер-министра графа Эйрела Форкосигана – против Барраяра, словно человек и империя – единое целое. Майлз не питал иллюзий: заговор организован не ради его самого. Он мог представить себе десяток способов использовать против отца фальшивого Майлза: от относительно милосердных до ужасающе жестоких. Он взглянул на Галени, спокойно лежащего на скамье в ожидании смерти от руки собственного отца. Или этим самым спокойствием пытающегося заставить отца его убить, доказав… что? И Майлз молча вычеркнул милосердные сценарии из списка возможных.

Наконец усталость взяла над ним верх, и он заснул на жесткой скамье.

***

Спал он плохо, то и дело выныривая из какого-то неприятного сновидения лишь для того, чтобы снова встретиться с еще более неприглядной реальностью (холодная скамья, затекшие мышцы и Галени, который ворочается на скамье напротив, извиваясь в столь же неудобном положении: его глаза поблескивают сквозь ресницы – проснулся? дремлет? непонятно) и снова, защищаясь от нее, уплыть в страну снов. Чувство времени полностью отказало Майлзу, хотя, когда он наконец сел, то затекшие до скрипа мышцы и водяные часы переполненного мочевого пузыря подсказали, что спал он долго. Когда он пропутешествовал в санузел, плеснул холодной водой в свою уже покрытую щетиной физиономию и напился, мозг уже заработал на высоких оборотах и дальше спать стало невозможно. Эх, было бы у него кошачье покрывало!