Лоис Буджолд - Братья по оружию

Комната, в которую эти двое втолкнули его на сей раз, была чем-то вроде личного кабинета, очень светлого, несмотря на поляризацию на окнах. Прозрачную полку на стене заполняли библиотечные справочники; в одном углу комнаты стоял обычный комм-пульт. Над ним сейчас висело изображение камеры в ракурсе «рыбий глаз». Парализованный Галени все еще лежал на полу.

Мужчина постарше, который, похоже, и был организатором похищения Майлза прошлой ночью, сидел на хромированной, обитой бежевой тканью банкетке перед темнеющим окном и разглядывал пневмошприц – свежераспечатанная упаковка лежала рядом. Так. Намечается допрос, а не казнь. Или хотя бы допрос перед казнью. Если только в шприце не смертельная инъекция.

Когда мужчина повернулся, склонив голову и изучая Майлза прищуренными глазами, тот с усилием оторвал взгляд от поблескивающего шприца. Мужчина беглым взглядом проверил, что показывает комм-пульт. Секундное, случайное сходство позы; рука, стиснувшая край банкетки – и Майлз понял, кто перед ним, хотя сидящий вовсе не был похож на капитана Галени, разве что так же бледен. С виду лет шестьдесят. Коротко стриженые седеющие волосы, лицо в морщинах, погрузневшая с годами фигура – тело явно ни атлета, ни человека, проводящего много времени на открытом воздухе. Одет в консервативный земной костюм, на целое поколение отставший от тех исторических мод, которые демонстрировали в торговом пассаже подростки и которые имел удовольствие наблюдать Майлз. Он мог бы быть учителем или бизнесменом: кем угодно, но никак не опасным террористом.

Если только не считать убийственного напряжения. В том, как сплетались его руки, как трепетали ноздри, в твердости очертаний рта, в застывшей шее, – здесь сер Гален и Дув Галени были одно.

Гален встал и медленно обошел Майлза с видом человека, разглядывающего работу начинающего скульптора. Майлз стоял совершенно неподвижно, ощущая себя еще незначительнее, чем обычно, – без сапог, в одних носках, небритый, грязный. Наконец-то он дошел до самой сердцевины, до потайного источника всего клубка проблем последних недель. И сердцем их был этот человек, обходящий его кругом и сверлящий в ответ взглядом жадной ненависти. А, может быть, они с Галеном оба были центрами, двумя фокусными точками эллипса, которые наконец сошлись вместе и наложились друг на друга, образовав дьявольски безупречный круг.

Майлз чувствовал себя совсем маленьким и хрупким. С Галени станется для начала переломать Майлзу руки: с тем же рассеянным, нервным видом, с каким Элли Куинн грызет ногти, – просто, чтобы снять напряжение.

«Он меня вообще видит? Или я лишь предмет, символ, представляющий его врага, – и он убьет меня исключительно аллегории ради?»

– Итак, – заговорил сер Гален. – Вот наконец нечто реальное. Не особо впечатляюще для того, кто обманом добился верности моего сына. Что он в тебе нашел? Но вообще-то ты прекрасно представляешь Барраяр. Чудовищный сын чудовищного отца, потаенный нравственный генотип Эйрела Форкосигана во плоти и всем на обозрение. Наверное, есть в мире какая-то справедливость.

– Очень поэтично, – выдохнул Майлз, – но с биологической точки зрения неточно – вы должны это знать, раз меня клонировали.

Гален кисло улыбнулся. – Не настаиваю. – Он обошел полный круг и оказался с Майлзом лицом к лицу. – Ладно, родить тебя на свет ты не просил. Но почему ты так и не восстал против этого чудовища? Он же сделал тебя таким, каков ты есть… – экспансивным жестом открытой ладони Гален словно резюмировал, насколько чахлое, перекрученное у Майлза тело. – Какой диктаторской харизмой обладает этот человек, что способен загипнотизировать не только собственного сына, но и чужого? – Лежащее ничком тело на картинке комм-пульта точно приковывало взгляд Галена. – Почему ты следуешь за ним? Почему это делает Давид? Что за извращенное удовольствие находит он в том, чтобы напялить форму барраярского громилы и строевым шагом двинуться за Форкосиганом ? – Тон добродушного подшучивания выходил у Галена весьма скверно; в глубине его голос искажала боль.

Майлз, сверкнув сердитым взглядом, отрезал: – Прежде всего, мой отец никогда не бросал меня в опасности перед лицом врага.

Голова Галена дернулась, вся показная шутливость исчезла. Он резко отвернулся и шагнул к банкетке за пневмошприцем.

Майлз мысленно проклял свой болтливый язык. Если бы не дурацкий позыв оставить за собой последнее слово, уколоть в ответ, то этот человек продолжал бы говорить, а сам Майлз что-нибудь узнал. Теперь все будет наоборот: говорить станет он, а узнавать – Гален.

Двое охранников взяли его под локти. Тот, что слева, закатал Майлзу рукав. Гален прижал пневмошприц к вене на сгибе его локтя… шипение, укол иглы. Майлз успел спросить лишь: «Что это?» Увы, даже на его собственный слух голос этот прозвучал слабо и нервно.

– Фаст-пента, разумеется, – походя отозвался Гален.

Майлз не удивился, хотя мысленно весь сжался, понимая, что именно сейчас предстоит. Фармакологию, воздействие и правила применения фаст-пенты он изучал на курсах Безопасности в барраярской Имперской Академии. Этот наркотик предпочитали для допросов не только в Имперской Службе, но и по всей галактике. Почти совершенная сыворотка правды, которой невозможно сопротивляться, безвредная для допрашиваемого даже при повторных дозах. Однако последнее не относилось к тем немногим несчастным, у которых была врожденная или искусственно привитая аллергическая реакция на препарат. Майлз никогда не рассматривался в качестве кандидата на подобную обработку: сам по себе он считался куда большей ценностью, чем любая секретная информация, которой он мог бы обладать. Другим агентам разведки везло меньше. Анафилактический шок был смертью еще менее героической, чем дезинтеграционная камера, обычно ждавшая осужденных за шпионаж.

Майлз с отчаянием ждал, когда же его понесет. Адмиралу Нейсмиту случалось присутствовать не на одном допросе с фаст-пентой. Препарат этот к чертовой матери смывал весь здравый смысл потоком благодушной доброжелательности, прекрасного настроения и полной расположенности к людям. Как у хлебнувшего валерьяны кота… наблюдать за этим было куда как забавно – но у других. В какие-то секунды Майлз сейчас скатится до пускающего слюни идиота.

Ужасно, что твердокаменного капитана Галени заставили опуститься до такого позора. Четырежды, как он говорил. Неудивительно, что его трясло.

Майлз ощутил, как все сильнее бьется сердце, словно от сверхдозы кофеина. Поле зрения точно сузилось, сжавшись в одну почти мучительную точку фокуса. Грани всех предметов в комнате засветились, обостренными чувствами Майлз почти зримо ощущал их массивность. Гален, стоявший позади у ритмично пульсирующего окна, превратился в живую электросхему, опасную, нагруженную смертельным напряжением в ожидании пускового разряда.