Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч. Голубой человек

- Мы прочитали объявление в газете, - несколько оробев, отвечал Антошин. Тут у вас проживает один молодой человек, который ищет места лакея…

- К Иван Трофимычу, значит, вы? - расплылась в улыбке хозяйка. - Есть тут у нас такой господин. Фамилия Евстигнеев. Скоро войдет… А вы ему родственники или кто? - По ее тону судя, она неплохо относилась к отсутствовавшему кандидату в лакеи. - Он… к соседям вышел… Он сейчас…

Не ожидая ответа, она вдруг стала жаловаться на Евстигнеева:

- Вбил себе, дурачок, в голову: «Пойду в лакеи, пойду в лакеи!» Там, говорит, в лакеях - моя судьба!… А чего ему, спрашивается, здесь не хватает? Квартира даровая, питание как на заговенье, и тоже даром, обращение вежливое, всякая женская забота. По праздникам какао с франзолями. Ежели что из одежды справить - пожалуйста… А он, бедняжечка, счастья своего ну совсем не понимает, как ребенок какой, рвется от меня в лакей, как орел молодой… Ой, да что же это я? Может, вам чайку с мороза? С вареньицем? - встрепенулась она, уже видя в Антошине и Фадейкине своих предстателей перед мятущимся Евстигнеевым.

С судорожным гостеприимством она кинулась раздувать остывший самовар.

Стало тихо. Стало слышно, как где-то в глубине квартиры устало препирались два женских голоса - старый и молодой. Были они какие-то безнадежные, глухие, пыльные.

- Ну, Лидочка, ну, миленькая, ну успокойся! - говорила старшая женщина.

- Не могу я успокоиться от такой кошмарной жизни! - бубнил на одной, невыносимо скучной ноте Лидочкин голос. - Какая моя жизнь? Разве меня так кормить надо? Я что же, получается, зря прогимназию кончала?… Полковой адъютант меня на выпускном балу богиней называл, а вы мне постные щи подаете! Какая вы мне после этого мама! Одна поэма, что мама!…

- Откуда же я, Лидочка, денег достану? Мы же с тобой сироты…

- А мне какое дело, что мы сироты?… Я на это плевать хочу, что мы сироты… Я девушка в расцвете своей красоты. Мне платья требуются красивые, ботинки на пуговках лаковые, шляпки… Мне удовольствия требуются… Разве меня может удовлетворить ваша пища?… При моем образовании… Я же совсем голодная!. - Послышались всхлипывания матери, но Лидочка продолжала тусклым, тоном, словно с трудом читала по книжке: - Вот пойду на бульвар и буду по нему ходить взад-вперед, взад-вперед, и пускай все говорят, что Федот Кирилловича дочка на бульвар пошла… А вы, мама, хоть плачьте, хоть не плачьте, раз вы так свою единственную дочь содержите… Вы обо мне не заботитесь, и я о вас думать не хочу… На Тверской пойду бульвар или даже на Цветной… Мне что? Пускай все видят, до чего меня жестокая мать довела… Платья у меня скверные…

- Вот погоди, Лидусенька, - всхлипывала в ответ ее мать, - выиграем мы по суду нашу долю, и я тебе нашью разных платьев, и приданое тебе справим царское…

- Ну да, выиграем! - тянула Лидочка. - Держи карман!… Никогда мы не выиграем… Разве мы можем против дяди Лени совладать! Он уже сколько адвокатов нанял, дядя Леня, а потребуется, в пять раз больше наймет и все самых лучших, а мы что против дяди Лени? Мы против дяди Лени цифра ноль. Пыль, комарики, зайцы из тряпочек… Вот пойду я на бульвар, и у меня будут платья красивые, и шляпочки всякие миленькие, и кушать я буду вкусно, и пить я буду сладко, и пусть моя жизнь будет совсем разбита в расцвете лет.

- Тише, Лкдусенька, тише! Еще услышат! Срам какой! Невинная девица, и такие слова!…

- Вот сегодня же вечером оденусь потеплее и прямо пойду на бульвар, уныло стращала Лидочка, - сладенько покушаю…

Скрипнула дверь черного хода, и госпожа Рябоватова заторопилась:

- Он!… Иван Трофймыч!… Вы тут без меня потолкуйте, а уж я вас за это так отблагодарю, так отблагодарю, останетесь довольны!

Перекормленной утицей она выплыла из кухни и осторожно прикрыла за собой дверь.

Вошел Евстигнеев, молодец лет двадцати пяти, крепкий, статный, с мелкими, но правильными чертами лица, украшенного щегольскими светло-русыми бачками.

Он был в зеленой охотничьей куртке с шелковыми витыми бранденбурами, узких синих брюках со штрипками, модных ботинках на пуговицах.

Не обращая внимания на Антошина и Фадейкина, он достал из кармана ключик, присел на корточки перед тумбочкой с эмалированным тазом, стоявшей под железным рукомойником, отпер ее, извлек из нее жестяную мыльницу, а из мыльницы - ярко-розовый кусок туалетного мыла, от которого на всю кухню ударило острым, как уксус, и неправдоподобно сладким земляничным запахом. Позвякивая стерженьком рукомойника, Евстигнеев долго мыл руки с тщательностью врача, только что осматривавшего заразного больного. Покончив с мытьем, он не торопясь, со смаком упрятал мыло в мыльницу, мыльницу в тумбочку, запер тумбочку, опустил ключик в карман и только тогда стал с не меньшей старательностью вытирать руки. Полотенце было хорошего полотна, с вышитыми петушками и витиеватой большой монограммой, составленной из букв «И», «Т» и «Е».

Повесив полотенце на крючок так, чтобы была видна монограмма Евстигнеев наконец заметил гостей:

- Вы к кому?

- К вам, - сказал Антошин. - Если это вы поместили в газете объявление, то к вам.

- Было такое дело, - кивнул напомаженной и расчесанной на прямой пробор головой Евстигнеев. - Тебя прислали за мной или как?

На всякий случай в его голосе послышалась теплая нотка.

- Нет-нет, никто нас не прислал. - Евстигнеев заметно скис. - Мы сами к вам пришли… Посоветоваться…

- Чего, чего? - вытаращил на них глаза Евстигнеев. Антошин вытащил из-за пазухи газету и разыскал на четвертой полосе объявление.

- Вы пишете, - продолжал он, - «Молодой человек, хорошо знающий свое дело, имеющий рекомендации, срочно ищет места лакея».

В такт его чтению Евстигнеев качал головой, зажмурив глаза. Так наслаждается молодой поэт, впервые слышащий в чужом исполнении любимое свое стихотворение.

Раскрыв глаза, он уже более благосклонно глянул на Антошина: «Ишь ты, грамотный! И до чего шибко читает!»

- …А мы с ним кто? - кивнул Антошин на Фадейкина. - Мы с ним мастеровые люди. Лакея в цеху, понятно, не увидишь. (Евстигнеев сочувственно кивнул головой.) Для нас, в нашем рабочем положении, настоящий лакей (Евстигнеев приосанился) - недостижимый человек… И вдруг я читаю объявление. Я тогда Фадейкину говорю: «Пойдем, говорю, Илюша, посмотрим на настоящего лакея. Когда еще нам другой такой случай представится. Может, говорю, уделит нам время, поделится опытом, как человек лакеем делается…».

- Да ну вас! - разочарованно зевнул Евстигнеев. - Очень мне интересно с вами, вахлаками, лясы точить!…

Антошин молча встал со своей табуретки, застегнул полушубок. Встал и Фадейкин.

- Извините за беспокойство! - сказал Антошин. - До свидания!

Они были с Фадейкиньш у самых дверей, когда Евстигнеев воротил их назад.