Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч. Голубой человек

- Одну минуточку! - сказал он и тронул Конопатого за рукав, когда они уже вошли во двор. - Мне вам нужно сказать несколько очень важных слов.

Конопатый остановился:

- Чем могу служить?

- Вы знаете человека по имени Терентьев, Сашка Терентьев?

- Предположим. Дальше?

- Он нехороший человек. Вы его остерегайтесь.

- Я вас не понимаю, - сказал Конопатый, настороженно вглядываясь в взволнованное и раскрасневшееся лицо Антошина. - Почему это я должен опасаться некоего господина Терентьева?

- Он меня только что уговаривал установить слежку за вами и за теми, кто будет к вам сюда приходить.

- Установить слежку? - переспросил Конопатый, подчеркивая своей интонацией всю необычность этих слов в устах деревенского парня.

- Ну да, - не понял его намека Антошин и горячо продолжал: - Он мне посулил за это шесть рублей. После первого моего донесения - даст мне задаток, в размере одного рубля. А я должен за это постараться войти к вам в доверие.

- Я вас не понимаю, - ответил ему с неожиданным презрением Конопатый, следя за сложенной вчетверо газетой, которой Антошин машинально размахивал в такт своим словам. - Вы меня с кем-то путаете. Мне нечего опасаться полиций. Я ни в чем не виноват.

- Вы… вы меня подозреваете? - вдруг перехватил Антошин его взгляд и побледнел от возмущения. - Вы думаете, что это с моей стороны провокация, ловкий ход, чтобы втереться к вам в доверие?

- Вы даже не даете себе, милостивый государь, труда выражаться языком русского крестьянина! - усмехнулся Конопатый и стряхнул руку Антошина со своей. - В высшей степени топорно работаете, сударь, в высшей степени топорно!… Кстати, если вы намерены преуспевать в вашей благоуханной деятельности, мой вам совет - в любом случае складывайте вашу любимую газету заголовком внутрь, когда собираетесь размахивать ею перед носом вашей очередной жертвы… Все! Желаю здравствовать!

- Ради бога! - умоляюще пробормотал Антошин, неизвестно зачем запихивая злосчастную газету за пазуху. - Я вам все объясню… Я честный человек…

- Не сомневаюсь, что вы стараетесь честно отработать ваше жалованье, рассвирепел Конопатый. - Вы себе представить не можете, как вы мне отвратительны!…

Он закашлялся и с такой силой захлопнул за собой дверь, что едва не прищемил Антошину пальцы.

- Ну как? - с нетерпением осведомился Сашка, выманив спустя несколько минут Антошина на улицу. - Познакомился?

- Познакомился.

- Все сказал?

- Все. Все, что хотел. Все, что надо…

- Ну, тогда дело в шляпе! - сказал Сашка и набожно осенил себя крестным знамением. - С Новым тебя годом, Егор, с новым счастьем! Выгорит у нас с тобой это дело, быть тебе тогда, Егор, на царской службе филером с окладом двадцать пять рублей в месяц, не считая наградных и суточных. Работа чистая, не пыльная, на виду у начальства, все время на свежем воздухе.

- Это что ж такая за должность - филер? - прикинулся незнающим Антошин.

- Дай срок, узнаешь! - с неожиданной задушевностью обещал ему Сашка, щелкнул его от полноты счастья по носу и отправился в чайную вспрыснуть первую свою деловую удачу нового, тысяча восемьсот девяносто четвертого года.

Вспрыснув, он потребовал у полового бумаги, чернил, вставочку с пером и написал на Большой Гнездниковский переулок прошение с предложением своих услуг по наружному наблюдению за политическим преступником, временно проживающим по Большой Бронной улице в доме жены коллежского советника Филимоновой.

Договорились, что за первым сообщением Сашка придет рано утром в понедельник и будет ждать Антошина на Тверском бульваре, по ту сторону раковины, в которой играет духовой оркестр.

Сашка ушел, а Антошин снова уселся на лавочке во дворе и пытался вспомнить, почему это лицо Конопатого так ему знакомо, но так и не мог вспомнить. Что до Сашки, то, по мнению Антошина, в общем получилось более или менее благополучно. Пока Сашка будет рассчитывать только на доклады Антошина, Конопатому и его друзьям не будет грозить никакой опасности…

Ни Степана Кузьмича, ни Ефросиньи с Шуркой все еще не было. Во флигеле по-прежнему пировали брючники господина Молодухина. Слышно было, как какого-то дядю Федю, человека, видно, немолодого, упрашивали спеть, и дядя Федя поначалу отказывался, а потом гомон пьяных голосов сразу замолк, кто-то долго откашливался, отхаркивался, и вдруг по всему двору рванул звенящий, до немыслимо высокого фальцета поднятый стариковский голос:

Низкий, густой и чистый мальчишеский альт печально подхватил:

Уже в два голоса они продолжали:

И полилась щемящая, широкая и горькая песня. Молча слушали ее пригорюнившиеся портные. Застыл на лавочке, во дворе, весь подавшись вперед, Антошин. А она с каждым словом все больше и больше хватала за сердце и уже крепко держала, одна из первых, почитай столетней давности, рабочая песня, песня подмосковных ткачей.

Замолкли певцы, не сразу и почему-то тихо заговорили их товарищи. И вдруг снова отворились двери в их подъезде, снова возник в темном проеме дверей тот самый человек в опорках на босу ногу, но сейчас он был по случаю жары и духоты, царившей в мастерской, без халата, в одном исподнем. Он был пьян, но на ногах держался крепко и даже с большим достоинством, чем прежде. В одной руке у него был шкалик с водкой, в другой - блюдце, а на блюдце - огурец.

- Тверезый? - спросил он Антошина.

- Тверезый, - ответил Антошин.

- Ясно. Не заработал еще?

- Чего такого не заработал? - не понял его Антошин.

- На казенное вино, говорю, не заработал еще. И на закусь тоже, - пояснил свою мысль человек в опорках. - А сегодня, между прочим, Новый год. Полагается выпить, закусить.

- Я еще не поступил на работу, - сказал Антошин.

- Ясно. В таком случае с Новым тебя, Егор, годом, с новым счастьем! - сказал человек в опорках и поднес Антошину шкалик и закуску. - Пей, угощайся за-ради бога.

Вот уж не думал, не гадал Антошин, что ему так придется встречать старый Новый год!

- Да ты не сомневайся, - сказал ему человек в опорках, - всяко случается. Думаешь, у меня всегда работа бывает? Как бы не так!… Ничего, дай срок, и ты на работу определишься. Ты только дай срок…