Василий Криптонов - Я выбираю смерть

Лейст подошел к Елари и присел рядом с ней. Девушка прятала лицо в ладонях. Впрочем, она уже сидела, что казалось Лейсту добрым знаком. Он поглядел на Ирцарио и убедился, что тот, отвернувшись и закрыв глаза, лежит в дальнем углу. Лейст осторожно коснулся волос Елари. Она вздрогнула и, подняв голову, посмотрела на него. Сквозь всю ту бурю эмоций, что читались на ее лице, отчетливо проглядывала радость:

— Ты жив, — шепнула она. — Я не верила. И верила…

— Жив, — кивнул Лейст. — И ты жива.

Она бросила взгляд на Ирцарио.

— Как ты заставил его? — спросила Елари. — Зачем?

— Он сам этого хотел.

Еще один взгляд в ту сторону. Лейст старался оградить сердце от этой нелепой ревности, но получалось плохо.

— Он выживет?

Лейст пожал плечами.

— По большому счету это не так уж и важно.

Она покраснела, но не спрятала взгляд.

— Я понимаю тебя, но…

— Речь не о том. Мы находимся на заправочной станции, которую захватили. Сейчас ее окружают гинопосцы, с которыми этот парень, кажется, немного повздорил. Если они вдруг решат уйти, то их место тут же займут корабли военных. Нам не уйти, родная.

От этого теплого, давно забытого слова из далекого прошлого ее лицо осветилось улыбкой. Потом улыбка померкла, стала горькой, когда пришло осознание других слов.

— Наверное, нельзя жаловаться, — сказала она. — Мы и так зашли гораздо дальше, чем могли подозревать. Ты, я, Ирцарио — все мы уже раз победили смерть, чтобы оказаться здесь.

— Хирт тоже, — добавил Лейст.

— И он?

— Да. Без сознания ты просила меня не доверять ему, но если бы не он, нас бы здесь не было.

Елари посмотрела на затылок Хирта, который что-то яростно доказывал человеку на экране, и кивнула.

— Значит, я ошиблась. «Ну что поделаешь…»

— Думаю, он простит.

— Я не в этом смысле. Вспомнила одно стихотворение. Старое, как сам мир. Хочешь, расскажу?

— Я хочу, — раздался глухой голос Ирцарио. — Хотя гораздо сильнее я бы хотел сейчас чего-нибудь сожрать.

Елари начала говорить, глядя в пространство:

Лейст всегда был глух к поэзии, но в этот раз будто в душе у него что-то надломилось. Он не сумел сдержать слез и отвернулся с деланным безразличием. Чувству, что охватило его сердце, не было названия. Он тосковал о том, чего никогда не видел, о том, что рвалось из межстрочного пространства этого стихотворения. Тосковал о мире, захваченном врагами, о ночных улицах, освещенных фонарями, об улицах, наполненных, несмотря ни на что, любовью. Но здесь не было никаких улиц, никакого мира. Смерть приходилось принимать на уродливом куске металла посреди холодного безразличного космоса. Лейст тосковал о чувстве человека, которому есть, что терять, которому больно оставлять за спиной прошедшую жизнь.

Елари положила руку ему на плечо, будто спрашивая, что случилось. Лейст вздрогнул и, не поворачиваясь, спросил:

— Кто такие «немцы»?

— Не знаю, — сказала Елари. — Какой-то народ, полагаю. Это древнее стихотворение, я же сказала.

— Наверное, речь о немецких фашистах, — буркнул Ирцарио. — Если так, то стишку никак не меньше сотни тысяч лет.

— Ты что, историк? — спросил его Лейст.

— Военную историю знает каждый гинопосец. Так же как ты знаешь все эрогенные места у своей матери.

Лейст вдруг засмеялся.

— Я не буду тебя убивать, даже не надейся, — сказал он.

— Ну и дурак. Я бы такого шанса не упустил.

— Чем же вас подкупили? — Хирт смотрел в глаза экранному Лансу, сложив руки на груди, и чуть улыбался своей насмешливой улыбкой.

— Подкупили? — фыркнул Ланс. — Думаешь, все произошло именно так? Пришли гинопосцы, заплатили денег, и мы позволили им вас убивать?

— Да.

Молчали, испытывая друг друга на прочность. Ланс сдался быстрее:

— Если тебя это утешит, то по большому счету все просто удачно совпало. Мы не рыскали по Вселенной в поисках Гинопоса. Искали другие пути решения вашей проблемы. Мирные пути.

— Значит, пока Иджави металась из крайности в крайность, пытаясь удовлетворить все ваши запросы для получения гражданства, вы искали пути решения нашей проблемы?

— Это политика, Хирт, — развел руками Ланс. — Мне не за что извиняться, мы уже не дети. Узорги, обоснуйся они здесь, за несколько поколений вытеснили бы местных. Такой вариант развития событий нас категорически не устраивал.

— Удачное совпадение, — вздохнул Хирт. — Скажи, Ланс, а что тебе помешало просто сказать «нет»?

Ланс засмеялся, но веселья в этом смехе не было ни на йоту.

— В политике не принято говорить «нет». Максимум, на что мы способны — это сказать «да, но».

— Так скажи. В ответ на мой первый вопрос: чем тебя подкупили, Ланс? Что такого дали тебе гинопосцы, чего нет у нас?

— Тебя интересует сумма денег? Зачем? Да, они выдали немало — это вступительный взнос, и не только. Они могут дать гораздо больше, так же, как и вы. Но они — люди. А вы — нет.

— Справедливо, — кивнул Хирт. — Зачистка чужими руками, плюс — прибыль.

— Наконец-то ты все понял, — улыбнулся Ланс. — Давай поговорим о том, что происходит сейчас. Не думаю, что тебе интересно попасть в лапы к гинопосцам. Как насчет сдаться нам? Мы как минимум гарантируем жизнь…

— А что насчет детей? — вдруг спросил Хирт.

Ланс дернулся, будто сразу понял, к чему клонит узорг.

— Каких детей?

— За годы, что узорги прожили в Триумвирате, их родилось немало. Полукровки, Ланс. У большинства — зеленые глаза, но не у всех. Может, у их детей, или детей их детей они проявятся. Узорги, улетая, многих забрали с собой, но не всех. Не говоря уже о том, что часть узоргов осталась жить со своими семьями. Ты думал об этом, Ланс? Твои граждане не до конца проглотили даже эту пилюлю, что ты им скормил. Я знаю, что во многих районах наблюдаются волнения. Что же скажут потомки, когда их детей станут находить с отрезанными головами?

— Сейчас это не важно, — сухо ответил Ланс.

— Конечно. Сейчас, как я понял, Гинопос показал клыки, и ты обеспокоен тем, чтобы запастись козырями. Я — гарант нейтралитета узоргов. Поэтому я тебе нужен. Скажи, чего хочешь.

— Убеди этого своего десантника прорваться через кордон и доставить тебя по координатам, которые я сейчас перешлю. Взамен гарантирую тебе жизнь.

Хирт покачал головой, обдумывая предложение.

— Других вариантов все равно нет, ты должен это понимать, — продолжал наседать Ланс. — Станция достаточно прочна, но рано или поздно гинопосцы вскроют ее, как консервную банку. Что будет потом? Задумайся об этом.