Геннадий Прашкевич - Ошибка создателя. Рассказы и повести

- Буассар, ван Деерт, Усташ! - приказал капрал.- Прочесать местность!

Вялость, одолевавшая меня, ушла. Раздвигая листву стволом автомата, крикнул:

- Шлесс!

- Шлесс! - раздался в стороне крик Буассара, а потом зычный голос голландца:

- Шлесс!

Неожиданно я пробился на тесную поляну, окруженную стволами, перевитыми, как маскировочной сетью, петлями лиан. Сделав шаг, я инстинктивно почувствовал опасность и бросился в траву. Пули, пущенные из автомата, стригли и осыпали на меня жесткие листья. По звуку я определил, что стреляющий не остановится, пока не выпустит всю обойму.

Так и случилось.

А потом в плечо мне ткнулся подползший голландец.

- Вот сволочь! - выругался он.- Все симбу из окрестных лесов сбегутся на шум.

- О ком ты? - спросил, выглянув из зарослей, Буассар.

- О немце,- пояснил голландец.- Спятил он, что ли? Шлесс!

Ответ поразил нас - Шлесс плакал. Это был самый настоящий плач, в голос, навзрыд… Но когда я хотел пересечь поляну, пуля, выпущенная из пистолета, мягко шлепнула в ствол прямо над моей головой. У меня глаза на лоб от удивления полезли.

- Он спятил,- сказал голландец.- Я видел такое в Индокитае. Когда человек плачет и пытается кого-то убить, это и значит - спятил.

Он откатился в сторону и подтянул к себе автомат.

- Ты его убьешь? - возмутился француз.

- А зачем нам сумасшедший?

- Оставь! Мы еще не знаем, в чем дело.

Пока они переругивались, я ползком добрался до огромного морщинистого дерева, как ковром покрытого эпифитами, и, выпрямившись, глянул туда, где, по моим расчетам, должен был находиться Шлесс.

Неестественно бледный, упершись спиной в дерево, вытянув перед собой длинные ноги в тяжелых армейских башмаках, он сидел метрах в семи от меня, и я видел, как по его худым, покрытым рыжей щетиной щекам скатывались крупные слезы. Иногда он проводил ладонью по лицу, будто пытаясь снять с глаз невидимую паутину.

- Шлесс! - позвал я.

Ответ был вполне понятный - Шлесс повернулся (слишком быстро для рыдающего человека, отметил я) и выстрелил. Щепка, сколотая с сухой ветки, оцарапала мне лоб. Но странно - и я мог поклясться в этом! - Шлесс стрелял скорее на звук… Он не видел меня!

- Шлесс! - опять позвал я, не выходя из-за дерева.

Ответом были три выстрела. Но теперь я знал, сколько пуль оставалось в его пистолете, и, окликая немца, заставил его расстрелять всю обойму. И тогда, уже не скрываясь, я прошел разделявшие нас метры и отнял у него пистолет.

Шлесс опустил голову и, не вставая, как бы смирившись с судьбой, горько заплакал. Сломав ветку, я помахал ею перед его лицом. Шлесс не обратил на нее никакого внимания, но когда подошли француз и голландец, поднял голову. Глаза его были широко раскрыты и безумно поблескивали.

- Я говорил, следовало его пристрелить,- сказал ван Деерт.

Буассар, не отвечая, помог немцу подняться. Вдвоем мы вывели его на дорогу и усадили в «джип». Голландец опять заворчал:

- Разве у нас госпиталь?

«Скотина,- подумал Буассар о голландце.- Это только так говорят - абсолютная свобода недостижима. Достижима! Я знаю! Надо только организовать прикрытие, и можешь делать, что хочешь. Однажды в Индокитае я остался в лагере Тана. За колючей проволокой все еще шла перестрелка, у входа дымил из всех люков взорванный танк, и я был один, не считая сержанта Лоренса, который и заметил, как желтый снайпер взял меня на мушку. У Лоренса хватило сил выстрелить. Собственно, на это у него ушли все силы, и я долго потом думал - зачем он это делал? Ведь мы были не братья, ведь мы грызлись из-за каждого доллара… Но, увидев снайпера, Лоренс все же выстрелил. Он, наверное, думал о себе в тот момент. Представлял, что это на него наведен прицел… Да, прикрытие - именно об этом мы все и мечтаем. А голландец не захотел прикрыть Шлесса. Это стоит запомнить и не торчать рядом с ван Деертом. Он не прикроет, если в следующий раз влипнет кто-то еще - я, капрал, Ящик…

- Ну что ж,- подбил итоги Буассар,- я выводы сделал. Теперь я буду надеяться на Усташа или Ящика, но не на голландца…- И у Буассара отлегло от сердца. Еще раз за его дикую, полную неожиданных приключений жизнь. Невероятное обошло его и всей тяжестью обрушилось на другого.- И это справедливо,- заключил Буассар.- Я заработал право на жизнь…» Ему вдруг стало весело, и, не глядя на пускающего слезливые пузыри и что-то лопочущего немца, он дружески толкнул локтем сидящего рядом Усташа.

Когда капрал вывел «джип» на дорогу, Буассар вдруг толкнул меня локтем и тихо сказал:

- Если ты прав и нам заплатят за оборотня, считай - нам повезло. Только не стоит распускать языки - вдруг эта тварь под охраной какого-нибудь закона… Что с тобой, Шлесс? Капрал! Останови машину!

Капрал тормознул. Немец ткнулся головой в спинку переднего сиденья и захрипел. Толкнув его обратно, капрал ладонью откинул вверх тяжелую голову немца и посмотрел в расширенные, уже неживые глаза.

- Мне это не нравится,- хмуро сказал он.- В джунглях бывают всякие болезни. Его не надо везти в лагерь.

…Только бросив лопаты в машину, мы пришли в себя. Немец остался в джунглях, как многие до него и, думаю, многие после него, и это на всех подействовало. Поняв наше состояние, капрал приказал:

- Тут поблизости есть деревня. Ван Деерт, садись за руль и гони туда. Во всем этом следует разобраться!- и повернулся к нам:- У кого-нибудь есть виски?

Буассар молча вытащил фляжку, завернутую в пальмовый лист. Мы отхлебнули и передали ее французу. Распухшие стволы деревьев возвышались над нами, как гигантский частокол. Даже пробивающиеся кое-где солнечные лучи не могли оживить царство гнили.

Часа через два мы подкатили к островерхим хижинам, устроившимся под растрепанными листьями банановых деревьев. Масличные пальмы, выглядывающие то тут, то там, были черны, как сажа. От затаившихся хижин несло напряжением. Жители этой деревни поддерживали Моиза Чомбе, но когда тощие отвратительные собачонки с оттопыренными, как у гиен, ушами бросились под колеса «джипа», мы невольно схватились за автоматы.

- Союзники,- пробормотал голландец.- Они больше симбу, чем сами симбу.

Вождь, одетый в старый затасканный пиджак и грязные брюки,- символ дохода и власти,- встретил нас у порога. Да мы бы и не пошли в хижину, настолько она пропиталась запахом прогорклого масла, которым натираются негры. Плоские щеки и толстая нижняя губа черного выражали презрение.

- Джамбо,- на суахили приветствовал вождя капрал.- У нас умер человек. Он встретил черного,- капрал утверждал.- Черный отравил белого человека. Мы работаем на премьер-министра Чомбе и хотим взять виновного в том, что белый человек умер. Ты знаешь закон!

Выслушав капрала, вождь три раза хлопнул в ладони. На этот сигнал стали стекаться на неширокую пыльную площадь старики и старухи, сгорбленные, черные, высушенные солнцем. Они с испугом и удивлением рассматривали нас, и трудно было поверить, что кто-то из них мог заставить расплакаться здоровенного легионера. И капрал отрицательно покачал головой: