Андрей Валентинов - Локи

Лонжа отвечать не спешил. Не из-за таких ли мыслей Домучика на коньяк потянуло?

– Знаете, в каком случае этот ужас был бы оправдан? Если в стране намечался бы военный переворот. Тогда – да, можно ввести чрезвычайное положение и разобраться с врагами от души. Выйдет даже убедительнее, чем в Ночь длинных ножей. Но Гиммлеру переворот не нужен, у него пока недостаточно сил. А между тем про снаряды в Горгау уже пишут за границей, подозреваю, с подачи самого рейхсфюрера. Какие делаем выводы?

Лонжа понял, что не отказался бы от сигареты. Всю курить бы не стал, но пару затяжек – с удовольствием.

– Вы их уже сделали, господин Домучик. Гиммлер не может допустить катастрофу, но может и обязан ее предотвратить. Горгау пока еще официально в ведении Вермахта. Прекрасный повод разоблачить заговор! Заговорщики уже есть – наш взвод, который по недомыслию Абвера не отправили за проволоку. И вы лично – все знали, но не предотвратили.

Бывший нарядчик взглянул кисло.

– Теперь-то поняли? Я каждый день сочиняю рапорты начальству, а мне рекомендуют сдерживать эмоции. В Берлине думают, что как-нибудь обойдется. О чем будете думать вы, Рихтер, дело ваше, но…

Домучик наивно улыбнулся.

– …Но если вы задумаете массовый побег, меня предупреждать не надо. Более того! У меня есть странное предчувствие, что одного беглеца точно не поймают. Само собой, если он отправится по правильному адресу. Назвать?

Лонжа встал, одернул китель.

– Приходите вечерком в казарму, герр гауптман, и скажите это все нашему взводу. Еще убедительней выйдет.

Карел Домучик лишь руками развел. Не ценят люди добра. А хотел, как лучше!..

– Думаете выжить, Рихтер? Напрасно! Всю вашу компанию живыми из Горгау не выпустят. Могу открыть маленькую тайну, вас думали использовать в операции, подобной той, что была в Вайсрутении. Но сейчас это уже не актуально, значит, и вы не нужны. А в случае побега мы бы вскрыли нарыв. Заодно удалось бы передвинуть пару кресел в руководстве Вермахта, сейчас там в большинстве те, кто предпочитает мириться с Гитлером. И подполье бы выиграло, и ваш король Август. Не исключено, что в результате фюрера удалось бы сместить на пару месяцев раньше.

– Хорошо все объясняете, господин Домучик, прямо верить хочется.

Со вчерашнего дня Горгау изменился. Плац пересекла прочная длинная веревка на железных столбиках, наискось, словно разрубая. За нее могли заходить лишь патрули и караул. Там уже были «черные». В пробитые ворота форта то и дело въезжали автомобили, офицеры с «мертвой головой» на фуражке деловито обходили пустые брошенные здания, фотографировали, обмеряли. А после обеда конвой прогнал через ворота два десятка узников в полосатых робах. Административный корпус, откуда уже съехал комендант, начали приводить в порядок. Заорали надсмотрщики, «полосатики» забегали, кого-то уже опрокинули точным ударом дубинки на сырой асфальт…

…Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем; там нет надежды на смягченье мук или на миг, овеянный покоем.

Саперы отворачивались, стараясь не смотреть. Комендант, переселившийся в одну из казарм, приказал не пускать личный состав на плац без крайней необходимости.

Перед ужином, когда завершились работы, прошел слух, что намечается очередное сборище у Мертвецкого равелина. Без всякого повода, людям хотелось потолковать, выпустить пар. Ничего в этом опасного не было, с точки зрения устава – всего лишь нарушение распорядка дня, однако Лонжа, вспомнив разговор с Домучиком, собрал «дезертиров», посоветовав никуда не ходить. Другие взводы тоже известили, но послушались далеко не все.

Поздно вечером начал накрапывать дождь. Затем перестал ненадолго, однако когда в казарме погасили свет, полил, словно из ведра.

На мокрые камни старой крепости ступила Мать-Тьма.

– Тревога! Тревога!..

Вначале крик, затем рев сирены. Неярким желтым огнем загорелись лампочки под потолком.

– Выходи строиться! С оружием! С оружием!..

Еще до конца не проснувшись, Лонжа соскользнул с нар, едва разминувшись с соседом снизу. Тот от души поминал коменданта, комендатову бабушку и всех их родичей, вздумавших устраивать учения в такую погоду. Иных мыслей ни у кого не было, но когда, наскоро напялив форму, саперы начали выбегать в коридор, кто-то самый чуткий вздернул руку вверх.

– Камрады! Там стреляют! Слушайте!..

Миг тишины, тяжелой, глухой, но вот издали, откуда-то из-за плотно закрытых окон донеслось:

Т-тах! Т-тах! Т-татах!..

Оружейная комната уже открыта. Карабины брали, не глядя, не сверяя номеров. Если все всерьез, не так важно, что за кем записано. Хмурый Столб деловито раздавал патроны, по две обоймы каждому.

– Рота стр-р-ройся! Первый взвод становись! Второй взвод!..

Когда наскоро пересчитали друг друга, обнаружилась недостача. В первом взводе отсутствуют трое, самые известные заводилы и нарушители дисциплины, во втором – дезертир Кассель, вожак «красных». Ротный, гауптман Эрльбрух, сонный, с помятым лицом, лишь негромко ругнулся. Потом, все потом!..

– Рота-а-а! Бего-о-ом!..

За дверями казармы – густая тьма. Фонари не горят, не светятся окна. Крепость словно утонула в ночи.

Т-тах! Т-татах!..

Теперь уже понятно – склады. По дорожке направо, через два здания, дальше въезд и черный зев подземелья. А где-то в самой глубине – снаряды с желтой полосой.

– Бего-о-ом!..

Т-тах! Т-тах! Т-татах!..

Электричество включили как раз в тот миг, когда первый взвод был уже возле въезда. Желтый огонь прожекторов упал на залитый дождем асфальт.

– Стой!..

Они опоздали, все, что могло случиться – случилось. Возле караульной будки – недвижное тело в шинели, еще два чуть ближе, и еще, и еще… Комендант уже здесь, с ним несколько офицеров, одному, раненому в плечо, накладывает повязку санитар.

– Р-рота стройся! Повзводно, в шеренгу по одному…

Дождь не утихал, шинели промокли и отяжелели, ремни карабинов давили на плечи. Лонжа стоял, вбитый в плотный строй, и слушал шелест, катившийся по рядам. Уже почти все известно. Сначала точным выстрелом свалили караульного у будки, затем погас свет, и пошла стрельба. Уцелевшие караульные успели расстрелять почти все патроны, когда прибежала дежурная смена с офицером. На этом все и кончилось, последняя пуля ранила начальника караула, державшего в руке зажженный фонарь. В подземный тоннель чужаки не попали.

Карел Домучик предупреждал не зря.

Наконец, деревянным шагом к строю подошел комендант.

– Смир-р-рно!

Голос – без тени эмоций, мертвый.

– Саперы! Случилось неслыханное и невозможное. Ваши же товарищи… Ваши бывшие товарищи попытались совершить диверсию на военном складе. Все они уже понесли наказания, они мертвы…