Андрей Лазарчук - Целое лето

— И что? Чем это нам может помочь?

— Надо думать… и надо всё это, конечно, проверять… Но согласись — это всё-таки уязвимое место…

— Уязвимое, да. Ахиллесова пята. Благородный дон поражён в пятку. Не смеши меня. Я долго думал… вот скажи: как ты представляешь себе победу над Путём?

— Никак, — сказал я сразу. — Я тоже долго думал. Мы не можем победить Путь. Мы даже не можем оборониться от них… ну, если, например, не постановим всем миром, что люди старше семнадцати-восемнадцати лет должны подвергаться эвтаназии. Добровольно-принудительной. Как-то так. А победить — нет.

— А вот Благоволин считает, что можем, — медленно сказал Стёпка, и я вдруг почувствовал бегущие по спине мурашки. — Только он не объяснил, как, — добавил Стёпка.

— И он, как ты сказал, уже не человек… — продолжил я.

— Он не человек — но и не балог. Посредник… — и Стёпка нервно захихикал. — Человек-посредник. Я не знаю, что он придумал. Он не сказал. Он просто…

— Что?

— Мне кажется, он уже начал это делать. В смысле, побеждать. Запустил процесс. А может, он окончательно рехнулся… не знаю. Он как-то всё иначе видит… как бы сверху и под углом. Я его несколько минут понимал, а потом…

— А как мне его найти? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Стёпка задумчиво. — Ну, он не в городе живёт… землёй от него пахнет. И ноги в земле. Нет, не знаю. Я бы и сам хотел…

— «Посредник» у него есть?

— Есть. Он и приходил-то для чего? Надо было ему с Углом три поговорить.

— И ты?..

— Ну. С условием, что Угол мне мозги на место поставит.

— Понятно…

Ни черта мне было не понятно, на самом-то деле. Это походило на то, как раздвигать ряску на цветущем пруду, чтобы увидеть, что там, на дне. За пару секунд, пока сфокусируется глаз и пока не затянется маленькая полынья… Ну да, что-то можно успеть заметить. Заметить, но не увидеть. Не рассмотреть…

— А знаешь, о чём я ещё всё время думаю? — спросил Стёпка. — О том, что никаких слухов про Тугарин не просочилось. Или не сохранилось. А ведь даже для тех, кто ни черта не понял, это было немаленькое событие: глухая блокада на две недели, карантин непонятный, потом ещё с полгода военные патрули на улицах и въезд-выезд по пропускам. И никто нигде об этом не вспоминает — ни в уфоложских изданиях, ни в краеведческих, ни в политических. Ни у нас, ни за границей — а там-то всё знали, наши же с ними сотрудничали. И этого не объяснить просто фильтрацией информации. Про тот же Новочеркасский расстрел очень многие шептались, хотя вот уж где была фильтрация. И во всяческих самиздатских и тамиздатских книжках писали. А про Тугарин — ни-ни…

Я не стал говорить, что этот вопрос нас тоже заинтересовал, и давно, и что мы более или менее в нём разобрались. Получили, так сказать, ответ. И этот ответ нас не обнадёжил… Вместо этого я спросил:

— И что ты надумал?

— Что простых фильтров недостаточно. Что надо сделать так, чтобы информация о балогах и обо всём, с ними связанном, казалась нам неинтересной, пресной, тут же забывалась бы. Чтобы мы её как бы не замечали, пропускали мимо ушей… что-то вроде эффекта слепого пятна — ну, знаешь, с глазами…

— И как они это, по-твоему, делают?

— Ну ты же сам сказал, что мы, люди — скорее всего, их создания. Значит, они предусмотрели где-то здесь, — он постучал себя по темени, — какую-то приблуду, чтобы мы не обращали внимание на их присутствие… Ты про вампиров много читал?

— По-моему, вообще ничего. Стокера когда-то давно — и всё. Не понравилось

— А зря. Страх перед вампирами архетипичен, он у нас явно ещё от обезьян… а значит, и детали некоторые в описаниях могут быть… ну, как бы это сказать… метафорой действительности. Не те детали, которые из писаной литературы, а которые из народных источников. Так вот там главная черта вампира — умение быть незаметным, заставлять не смотреть на себя, а если увидишь — тут же забывать об этом…

Всё было так, кроме «приблуды». Нечего было искать в мозгу и нечего отключать. Ну, разве что — весь мозг. Но это не решало проблемы…

На большой перемене Глеб пошёл в столовую — не потому, что хотел есть, а просто чтобы осмотреться. Пока он не мог сказать, нравится ему здесь или не очень. Урок истории с Алиной был даже интересным, а вот литература и алгебра — полный отстой…

Столовая была маленькая, и пахло в ней не очень хорошо: хлоркой и пережаренной рыбой. Давали на выбор сосиски с макаронами и рыбу с пюре. Взять сосиску с пюре почему-то не получилось — загадка, однако. Делать нечего, Глеб взял рыбу, компот из слив — и пошёл к столику, где сидели два среднеклассника. Он ещё не сел, когда к нему подошёл Денис, он же Суслик — как Глеб уже успел понять, «шестёрка» у двух лбов, Вована и Кирилла, причём по-настоящему опасным был Кирилл, одетый дорого и стильно, с золотой цепочкой на шее — но при этом нервный и агрессивный. Вовану самоутверждаться не нужно было. Глеб не без оснований полагал, что при стычке один на один устоит против любого, а против троих не устоит никто, если не псих — но при необходимости можно сыграть и психа, только не хочется.

— Ну чё, как оно? — спросил Денис.

— Терпимо, — сказал Глеб и поставил поднос на стол. Оглянулся. Вован сидел спиной к нему, Кирилл — боком и делал вид, что не смотрит сюда.

— Стольника до выходных не найдётся?

— Не-а, — сказал Глеб и сел.

— А если посмотреть? — Денис наклонился и уставился, как он думал, угрожающе.

Глеб с интересом и насмешкой посмотрел на него. Кажется, Денис понял, что означает этот взгляд.

— Ну, как хочешь… — с неопределённой интонацией протянул он. — Тебе тут жить.

Глеб кивнул и принялся за рыбу. На вид она была хуже, чем на вкус. А вот пюре как-то умудрились испортить. Как можно испортить пюре из свежей картошки?..

Занятый этой мыслью, он не заметил, как среднеклассники смылись, унеся посуду, а на освободившееся место села Стася Алябьева — та самая, рыжеватая. В руках у неё был стакан с компотом. Наполовину пустой.

— Зря ты тут ешь, — сказала она. — Могут быть последствия.

— Уже понял, — сказал Глеб. — Но не останавливаться же на полпути?

— Упорный, да?

— Упоротый, скорее. Как тот лис.

— К нам тут поэт волгоградский приезжал, выступал. Старый дядька, но на гитаре — ого! Так он сказал: мы, говорит, ждали первого непоротого поколения, а дождались первого упоротого. Ошиблись, мол.

— В паре букв.

— Ага.

— А это твоя компания? — Глеб кивнул на столик, где сидели Вован, Кирилл, девушка Аня — и сбоку прилепился Суслик.

— Только Анька. Остальные — так… или беспонтовые, или одни понты. А Анька классная. Мы с ней в одной команде.

— В какой?

— Юношеская по биатлону. «Буревестник». Второе место по области, кандидаты в сборную.