Андрей Лазарчук - Целое лето

— Да, а я сейчас вроде как Арабову видела…

— Кого? — спросил Чубака.

— Ну, Арабову вашу, историчку. Только она какая-то очень странная была. Кто-то ещё в больницу попал?

— Не знаю, — сказал Чубака. Он и правда не знал.

Потом Чубака незаметно для себя заснул. Во сне он колесил по каким-то бесконечным заснеженным аллеям, по лабиринту, понимал, что за ним следят, но никак не мог понять, кто и откуда. Время от времени ветровое стекло залепляло снегом, он пытался протереть его изнутри, и это получалось.

Вдруг лабиринт раскрылся, распался, и Чубака оказался в большой тёмной комнате с громадными штабелями коробок по углам. Сам он почему-то лежал под одеялом и был без штанов. А перед ним громоздился гротескный мужик в его штанах, необъятный что в плечах, что в туго перебинтованном брюхе, босой, как классик Лев Толстой, но без бороды и шевелюры. Чубака сжался, предвидя что-то кошмарное.

— Квадрат девятнадцать? — подавшись вперёд, спросил мужик.

— Что? — не понял Чубака.

— Значит, нет… — протянул мужик. — Ну, понял, понял… А кто с тобой в машине был? Жена? Симпатичная такая…

— А… нет…

— Бывает. Ладно, увидишь её, передай: воры забрались, хозяев украли, а дом в окошко ушёл. Запомнил?

— Что?

— Запомнил, вижу. Ну ладно, бывай…

Мужик подошёл к окну, коротким движением распахнул обе створки, легко, несмотря на огромный вес, взлетел на подоконник и тут же канул во тьму. От окна потянуло холодом, и тут Чубака наконец понял, что не спит.

А то пробуждение было бы страшным…

Часом раньше Алина (по крайней мере, снаружи это очень походило на Алину) бесшумно и совершенно незаметно для дежурных сестёр (потом они говорили, что вроде бы кого-то видели, но совершенно не помнили, кого) прошла в реанимационную палату, где на койке лежал под капельницей и с засунутой в горло дыхательной трубкой давешний «железный старикан». Монитор ритмично попискивал, отмечая нормальную работу сердца. Алина постояла, послушала. Потом резким движением выдернула подключичный катетер, а за ним — и дыхательную трубку. «Железный старикан» заворочался.

— Дыши, — сказала ему Алина. — Кашляй. Дыши.

Она повернула ему голову набок и резко надавила на грудину. Раздался характерный хлюпающий звук, изо рта вылетел сгусток густой слизи. Старик заворочался. Она помогла ему лечь на бок. Он уже уверенно дышал, но глаза не открывал. Действие наркотиков могло длиться ещё какое-то время. Алина посмотрела на монитор. Тот отмечал нормальную ритмичную работу сердца.

Она залезла в карман плаща, достала флакон нашатырного спирта. Смочила им угол простыни, накрыла старику лицо. Через несколько вдохов тот начал ворочаться — впрочем, всё ещё с закрытыми глазами.

— Просыпайся, — сказала она. — За тобой идут.

Старик кивнул.

Монитор запищал чуть быстрее.

Спускаясь по лестнице, Алина разминулась с крупной толстолицей женщиной в дорогом деловом костюме. Старой памятью Алина знала, что это жена Чубака, но не обратила на неё никакого внимания и прошла мимо. Та тоже не сразу сообразила, что столкнулась с кем-то знакомым, а когда оглянулась, Алина уже сворачивала в коридор, ведущий к выходу.

Всеволод Владимирович Лосев, оперативный псевдоним «Аспирант», по легенде — полковник ФСБ, а фактически — заместитель сопредседателя КПИИ (Комитета по Противодействию Инопланетной Инвазии, или просто Комитета, российского сегмента международного Комитета-19), то есть четвёртое-шестое лицо в сложной иерархической структуре этого абсолютно засекреченного подразделения, — инструктировал прикомандированных. Это были волгоградские омоновцы, семь человек, которых ему рекомендовали как самых опытных волкодавов. Аспирант был раздражён, всё шло наперекосяк, всё разваливалось в руках, ни один план не был завершён и ни один приказ не был выполнен как должно — однако лицо его ничего такого не отражало, сплошная уверенность.

— В сущности, задача простая, — говорил он. — Входим со служебного входа, ключи имеются. Пациент в палате два ноль шесть, это вот здесь, в конце коридора. Палата интенсивной терапии, поэтому перед палатой сестринский пост. Против медперсонала насилия не применять ни при каких обстоятельствах («Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?» — вспомнилось некстати). В крайнем случае оттеснить и блокировать. Но не отвлекаться. В палату входим все. Повторяю: все. После того, как я отключу аппаратуру, берём его. Я введу ему успокоительное, но на это всерьёз рассчитывать не стоит. Объект чрезвычайной физической силы. Кроме того, у него очень высокий болевой порог. В рукопашной схватке против него и Валуев — хомячок. Считайте, что вы берёте живьём медведя. Действовать быстро, резко, слаженно. Наручники — минимум три пары. То же на лодыжки. Затем грузим на носилки и быстро уходим тем же путём. Ясно?

— Так точно… — прозвучало неуверенно, и тут же: — Товарищ полковник, разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— Если это такой монстр, как вы говорите, он должен был у нас по ориентировкам проходить…

— Не проходил. Во-первых, он с Дальнего Востока и как к нам попал, пока неясно. Во-вторых… впрочем, это не важно. Просто имейте в виду, что на счету у него как минимум девять убийств, и все — голыми руками. И жертвы — не женщины и дети, а хорошо подготовленные бойцы. Да, и ещё: калечить разрешаю. А теперь по машинам…

Бабушка проснулась и прогнала Глеба, сказав, что Андраник вечно сгущает краски, а на самом деле всё уже почти хорошо. И правда, она говорила почти нормально, не шепелявя, и только уголок рта всё ещё немного свешивался. Сейчас её поставят капельницу, она отоспится — и завтра будет как новенькая… Впрочем, за книги и леденцы она поблагодарила, особенно за книги, за все книги… Автобус уже не ходил, и Глеб потопал по поздневечернему городу — забитому беспорядочно припаркованными машинами и почти безлюдному. Похоже, жизнь здесь действительно прекращалась после наступления темноты…

Только за поворотом на Пионерскую из освещённой двери пивного бара «Креветко» донесся многоголосый разговор на басах; Глеб покосился в ту сторону и ускорил шаг. До дома оставалось пройти метров пятьдесят, когда краем глаза он заметил быстрое движение слева внизу. Рефлексы сработали быстрее, чем соображалка: Глеб резко присел и повернулся в ту сторону, одновременно скидывая с плеча почти пустой, к сожалению, рюкзачок… Он успел увидеть жёлтые светящиеся глаза прежде, чем стремительное тяжёлое тело волка ударило его в плечо и опрокинуло на спину. Глеб ударился затылком об асфальт, и мир озарился яркой вспышкой.

Впрочем, сознания он не потерял, просто на какое-то время перестал воспринимать действительность такой, какова она есть; всё вдруг сделалось малоцветным, но чётко очерченным — как в эстетских анимешках; Глеб видел себя одновременно и с обычной точки, в данном случае от земли, и сверху, и сбоку, и откуда-то ещё, он не мог понять… Эмоции, в том числе и страх, отключились начисто, остался голый холодный расчёт. Волк по инерции проскочил его, не устоял в развороте, упал на бок, тут же вскочил, в полпрыжка вернулся — и вцепился в рюкзак, который Глеб ему специально подставил. От волка несло болотом. В два рывка головой он разорвал рюкзак, оттуда вылетела пустая пластмассовая банка из-под селёдки — и тот странный пульт, который Глеб подобрал возле автобуса и про который просто забыл. Автобус… волк… бабушка и волк… и опять волк… что-то здесь было не то. Глеб схватил пульт — и тут же ощутил на запястье волчьи зубы. Сейчас он откусит мне руку… Ледяное спокойствие охватывало его всё сильнее. Волк промахнулся, схватил руку не клыками, а коренными зубами — и сейчас жевал её, выталкивая языком, подсовывая под страшные клыки и резцы — Глеб же, другой рукой вцепившись волку в загривок, давил в другую сторону, давил изо всех сил… Потом пульт как-то странно дёрнулся у него в руке, и в тот же миг волк обмяк — будто из него вытащили все кости. Он сразу стал страшно тяжёлым. Глеб едва вылез из-под него и выволок остатки рюкзака — почему-то казалось, что это важно. И тут услышал: