Андрей Лазарчук - Целое лето

— А кто-нибудь ещё заходил к нему эти дни, не видели?

— Мужики какие-то заходили, разные. Ни того, ни другого не знаю. Здоровый один такой, а второй лысый. И училка школьная. Мужики долго сидели, а училка быстро убежала. Вот он и запсиховал, поди.

— Не помните, что за училка?

— Не помню, сынок. Зовут как-то на меня похоже, а точно не скажу.

— Ага. А девочка, значит, Петухова?

— Петухова, точно. Вон в том доме. Только она в школе, поди.

— Ну, спасибо вам. Раз Стёпа живой и никуда не уехал, то оклемается. Да и лекарства помогут. Всего вам хорошего!

— И вам не хворать. Если вдруг Степана увижу, что передать?

— От Севы привет, и что я ещё несколько дней в городе.

— Передам, передам… Сева, значит. Не Евдокии Германовны сынок?

— Он самый.

— Я и смотрю, похож. Матушка-то ваша в больнице, знаете?

— Знаю. Сейчас как раз пойду навещу.

— Здоровья ей, чудесная она женщина…

Аспирант прошёл несколько домов, чувствуя буравящий лопатки взгляд старушки Альбины Ивановны. Потом достал телефон.

— Олег?

— Слушаю, товарищ полковник.

— А ну-ка — учительница гимназии, имя похоже на «Альбина Ивановна»…

— Алина Сергеевна. Арабова. Есть такая.

— По остальным показателям подходит?

— Так… Лет ей двадцать восемь, не замужем. Снимает комнату на Восстания, сорок пять — это уже за городом… Она, думаете?

— Почти сто процентов. А что Чубак сказал?

— Да я почти ничего не успел — его жена домой забрала. Только список составил…

— Хорошо, Олег. Давай обратно на хату, и отдыхайте посменно. Возможно, этой ночью вы мне понадобитесь по полной.

— Понял, товарищ полковник.

Аспирант уже хотел сунуть телефон в карман, но увидел всплывшее сообщение о непринятых звонках и непрочтённых эсэмэсках. Он забыл вчера зарядить телефон, поэтому, чтобы тот не пищал раздражающе, убрал звук. Так… это от Сергеича… несколько звонков от Глеба… эсэсмэска тоже от него…

«Бабушке плохо. Совсем плохо.»

Чёрт!

Он нажал на кнопку вызова, но тут аппарат, спев прощальную песню, отключился.

Чёрт, чёрт, чёрт… и вот тут точно виноват сам. Забыл. Слишком много приходилось держать в голове…

Он повернулся и решительно зашагал к универмагу. Взять что-нибудь простенькое и долгоиграющее. Всегда надо иметь бэкап… И почему не выпускают зарядок по типу фонариков-жучков?..

«Совсем плохо…»

Почему-то ничего не чувствовал, кроме лёгкой досады. Как же не вовремя…

Этой ночью Сева, дождавшись, когда сын уснёт, сначала обыскал все его вещи. Потом разбудил, сразу погрузил в гипнотический сон и допросил. То есть — попытался допросить. Глеб вроде бы реагировал на вопросы, но в ответ нёс какую-то несвязную ахинею. Начинал говорить, тут же сбивался на незначащие подробности, уходил в сторону… Сева даже пожалел, что под рукой нет какого-нибудь психомиметика типа гармалина или АМТ; да, это будет словесный понос, но обычно в этом поносе допрашиваемый вываливает всё, что знает — главное, успеть подставить ладошки… Ничего не добившись и устав как собака, он велел Глебу всё забыть и лёг спать сам; уже засыпая, мельком подумал, что неправильно ставил вопросы, но никаких сил не было возобновлять экзерсисы . Завтра. Всё завтра. Будет день, будет пища…

Самое смешное, что он ничего не добился бы, даже применив якобы запрещённый ДЭМСК, который полностью убивает способность человека хоть как-то сопротивляться чужой воле, при этом необратимо разрушая личность. ДЭМСК используют тогда, когда из «объекта» нужно вытянуть информацию, а сам «объект» для каких-нибудь процессуальных формальностей не нужен и может быть ликвидирован. Так вот, в случае с Глебом даже эта суперотмычка не помогла бы, потому что он просто не знал, где находится «посредник». Вот он держал его в руке, когда волк набросился… а вот он открывает дверь квартиры, судорожно запирает её и ещё прижимается к ней спиной… И ничего между этими событиями нет. Просто нет. Чёрное пятно. Вакуум.

Радько стукнул в дверь начальника, вошёл. Шабельников нависал над столом, на котором лежало сразу несколько папок. Он переводил взгляд с одной на другую, явно что-то сличая.

— Юлий Егорыч, данные по старику пришли.

— Какие данные?

— Ну вы же сами велели: собрать отпечатки с кровати…

— А, ну да. И что?

— Пробили по базе. Да, был такой. Благоволин Дмитрий Алексеевич. Тридцатого года рождения. Трагически погиб в две тысячи шестом году: то ли выбросили его из поезда, то ли сам выпрыгнул. Рядом с нашим райцентром это было…

— Коля. Ты сам-то слышишь, что ты говоришь?

— Слышу. Я сам охренел. Два раза просил сверить. Восемьдесят пять процентов совпадение отпечатка, пятнадцать под вопросом — смазанность. Но это значит, что…

— Девяносто девять и девять, да. И какой год рождения, ты сказал?

— Тридцатый.

— Восемьдесят три года. Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, Юлий Егорыч. Тут одно из двух…

— Ну?

— Или мы все умом тронулись от жары, или всю нашу криминалистику можно в унитаз спускать.

— Или покойники оживают.

— И молодятся. Или как оно правильно — омолаживаются?

— Омолаживаются, охорашиваются… Ты же его видел перед операцией?

— Видел. На вид лет пятьдесят, сплошные мускулы…

— Вот-вот. И уже как минимум раз помирал, но это ему пошло только на пользу. Ну?

— Не знаю, Юлий Егорыч. Вот как бог свят — не знаю. Чертовщина какая-то. Четыре дырки в брюхо…

— На себе не показывай!

— Да ладно, уже… В печень точно, в солнечное сплетение — а это значит, в аорту… ну и ещё две. Не может человек с такими дырами ходить.

— Хирург что говорит?

— Ну… печень ушил, желудок ушил, селезёнку убрал. Кровотечение было умеренное, глубоко он не полез. Две пули в теле остались…

— Повезло, значит. Бывало и такое. Хотя… хотя. Давай попробуем логически: что более вероятно: изменить отпечатки пальцев или в восемьдесят лет выглядеть на пятьдесят и дважды ожить, когда должен быть покойником?

Радько посмотрел на него почти затравленно:

— Юлий Егорыч! Я уже всю голову сломал. Ничего не сходится. Разве что это какая-то организованная группа, и в базе отпечатки подменили. Но это всё равно не объясняет, как этот мужик с четырьмя дырками в брюхе ушёл от ОМОНа.

— Видимо, были другие помощники. Кто-то снял его с аппарата, кто-то вывез незаметно… Слушай, а в морге ты смотрел?

— Смотрел, конечно. Хотя…

— Что?

— Спрятать там, конечно, можно… но Муха — наш человек, вы же знаете…

— Давай проверь ещё раз. Ничего нельзя оставлять в тени.

— А волк?

— Что волк?

— Ну, которого вы застрелили. Его фээсбэшники велели в морге заморозить…

— Пусть лежит.

— Я к тому, что эти фээсбэшники запросили случаи нападения волков на людей, и я не знаю…