Андрей Лазарчук - Целое лето

Поэтому Алина просто шла, слегка опираясь на руль.

Когда-то завод — Тугаринский электромеханический, ТЭМЗ — был широко известен по всему Союзу, хотя и в узких кругах, поскольку выпускал очень хорошие блоки зажигания для разнообразных моторов: мотоциклетных, лодочных, автомобильных. К началу девяностых завод начали расширять под какую-то ещё продукцию (кажется, электродвигатели), построили два цеха, завезли станки. Заодно построили общежитие-малосемейку, детский сад, базу отдыха на природе… И тут всё рухнуло. В общежитии с тех пор жил кто попало, детский садик оттягала себе какая-то секта, а база отдыха пошла по рукам — и наконец просто закрылась и поросла бурьяном; пруд, возле которого она стояла, спустили (это, кстати, и был тот котлован, где мы с Женькой упражнялись в стрельбе). Щитовые домики стремительно пришли в негодность…

Алина приблизилась к дыре в сетке-рабице и громко свистнула. Через несколько минут откуда-то беззвучно возник Благоволин.

— Ага, — сказал он, оглядывая Алину с головы до ног. — Неплохо, неплохо. Экстерьер… да и функциональность. Поесть привёз? А то я всё на подкожном.

— Привёз… точнее, привезла. Говори со мной как с женщиной. Чтобы я не сбивалась.

— Попробую. Женщина… — Благоволин ухмыльнулся. — А звать как, женщина?

— Алина.

— Алина… И имя неплохое. «Посредник» нашёл? Извини, деточка: нашла?

— Нет. Всё обыскала, но…

— Вот это плохо. Соображения есть?

— Там ещё какие-то люди топтались — после того, как мы тебя увезли. Много следов. А может, Семь-сорок очнулся и уволок.

— Ладно, пойдём в дом… Если Семь-сорок, то хорошо, а если кто-то посторонний… даже не знаю. Это учитель тебе передал, где я?

— Конечно.

Они прошли мимо разваливающихся домиков к вагончику-бытовке. В отличие от домиков, это было сбито на совесть. Краска, конечно, облезла, крышу местами прихватила ржавчина — но и только.

В вагончике Благоволин первым делом вытащил из рюкзака наугад банку консервов с колечком, вскрыл её и стал жадно есть белёсое месиво, подцепляя его крышкой.

— Что это, Бэрримор? — спросил он с набитым ртом.

— Написано было, что каша с мясом, — равнодушно сказала Алина. — Ложку дать?

— Дать. Что ещё нового?

— Лосев в городе. Вернее, оба Лосевых.

— Вот как… Интересно. И что ты по этому поводу думаешь?

— Думаю, Комитет сильно занервничал.

— Это как раз понятно… А почему оба?

— Это я как раз и собираюсь выяснить. Сегодня же. Теперь ты расскажи: что произошло? Я, как ты понимаешь, могу только догадываться.

— Что произошло… Маяка кто-то прикрывал. Причём люди опытные, даже Семь-сорок их зевнул, не говоря уж обо мне. Ну и мне надо было быстрее шевелиться, конечно, но вот взбрело в голову — подойти поближе… Зачем? Даже не представляю… Но в последний момент, я его уже почти забрал — мне в брюхо и влепили. И уже было не до Маяка, еле ушёл.

— Ты его хотя бы рассмотрел?

— Только сзади. Здоровенный мужик, выше меня, вот такая шея. Правой руки нет, протез. Одет был в рабочее… В общем, извини. Подвёл я нас.

— Ничего, одна ночь у нас ещё есть. Конечно, тонко уже не получится…

— Ты сама?

— Конечно. Вряд ли в городе много безруких.

— Как искать будешь?

— Через поликлинику, как ещё. Напролом.

— Постарайся не влипнуть.

— Не в моих интересах. Да, и ещё. Я, когда тебя искала, зашла к Сизову.

— И что?

— Мне показалось, что он на грани.

— Может быть. Теперь уже ничего не поделать. Хороший парень, но… сломался.

— Мне показалось, что он может быть опасен.

— Только для себя. Досталось ему, конечно, по полной. Тут ещё мы с тобой… В обще, не трогай его.

— И всё же.

— Да брось. Вот Лосев… это да. Это может быть по-настоящему опасно.

— Который из них?

— Хороший вопрос…

Упомянутый младший Лосев тем временем приходил в себя. Это было что-то вроде всплытия из глубины — мрак медленно рассеивается, сверху проникает свет, он дробится на лучи, потом становится видна поверхность моря, всегда волнистая, и днища лодок… но ты никогда из-под воды не увидишь того, что над нею, ну, почти никогда, и нужно вынырнуть совсем…

Глеб открыл глаза. Неясно было, сколько времени он пролежал на полу — и страшновато оттого, что совершенно не понимал того, что с ним произошло. Ну да, он слышал про обмороки и всякое такое, но это всегда происходило с другими. Наверное, всё-таки недолго… Он встал на четвереньки, потом, держась за стол, поднялся в рост. В коленях возникла мерзкая дрожь. Опершись на столешницу и сжав зубы до скрипа, он пересилил эту дрожь и эту мерзость. Ну что, сказал он фотографиям, разложенным на столе. Не знаю, что вы там наворотили, но я вам не кукла. Я вам человек, и я сам буду решать, как быть и что делать…

Он взял почтовый конверт и снова вынул из него фотографию — немного пожелтевшую, но чёткую. Почти такая же уже была: четверо парней в белых рубашках с расстёгнутыми воротниками. Только на этой они стояли обнявшись. Видимо, фотограф сделал несколько снимков. На обороте было написано: «Севка! С Днём рожденья! Рости большой и умный. Покажи им всем! А главное не зазнавайся там. 29 февраля 1976 г. Степан.» На конверте был адрес: Москва, п/о 218, до востребования, Лосеву Всеволоду Владимировичу. И обратный: Волгоградская область, п. Тугарин, ул. Продольная, д. 52, Сизову Степану Григорьевичу.

— Я всё понял, — сказал Сева. — Но всё равно: вдруг что-то придёт в голову, что-то понадобится — звоните в любое время. И про перевод в клинику — я не просто так…

— Обязательно пазваню, — сказал Андраник Григорович. — На этат счёт не самневайтесь. Но о переводе даже не думайте. Её сейчас из палаты в палату апасно транспартиравать, за исход не паручусь. Добьёмся стабилизации — тогда начнём думать, да. Но только тагда. А сейчас, извините — бальные ждут…

— Спасибо вам, — сказал Сева.

Он не помнил, как вышел из больницы. Накрапывало. Таксист ждал, как и договаривались. Сева достал новый телефон, вручную ввёл номер. Гудок.

— Это Аспирант, Леонид Борисович…

— Почему по открытому?

— Коммуникатор разрядился. Сейчас маловажное. Мне нужен «посредник». Портативный.

— Тот так и не нашли?

— Не нашли. Подробности позже. Нужен срочно.

— Срочно не получится. Всё, что имело нормальный ресурс, уже роздано на руки.

— Любой. Из старых. Одну-две подсадки. Но нужно сегодня.

— Нет. Работай пока обычными методами. Не светись. Всё, отбой.

Гудки.

Сева испытал почти непреодолимое желание швырнуть телефон об асфальт — чтобы мозги разлетелись… Такая симпатическая магия: разбиваешь телефон, а мозги разлетаются у собеседника. Жалко, не работает…

— Что, не даёт? — с сочувствием спросил таксист — пожилой калмык.