Андрей Лазарчук - Целое лето

Он не понимал, почему ему так легко и радостно на душе, ведь вокруг всё плохо, какой-то выброс, эпидемия, блокада, надо добраться до Ирки, надо вместе с ней выбраться… Ну, выбраться будет нетрудно: мало кто так хорошо, как он, знает окрестности и тайные тропы. Завтра осмотримся…

Чубака шёл к дороге, твёрдо зная, что до неё метров сто самое большее. Но вот он прошёл сто шагов, ещё сто…

Два ослепительно-белых луча сошлись на нём, и кто-то резко скомандовал:

— Стоять! Руки за голову!

Он прикрыл глаза ладонью, а потом вдруг неожиданно для себя прыгнул в сторону и побежал. Тут же подломилась нога, он упал — но не на землю, а в какую-то яму. Он падал, падал, а дна всё не было…

Он так и не понял, что это смерть.

Я не смог уснуть снова — и, чтобы не тратить зря время, написал несколько писем. Одно Стасу, сугубо личное: с просьбой организовать вызов Серафиме Евгеньевне Потылициной в наш институт на обследование по подозрению в какой-нибудь редкой болезни; второе шефу — с просьбой об усилении; и последнее — Таньке, на настоящий её адрес. Оно тоже было коротким…

Едва я всё это отослал и принял какое-то встречное послание, как отрубился интернет. А значит, и сотовая связь. Что-то меня толкнуло — я вышел в коридор и взял трубку городского. Тишина. При том, что свет горит.

Это могло означать что угодно, но скорее всего — что всё началось раньше, чем мы думали. Я запустил дешифратор, и точно: шеф информировал меня, что перехватываемый трафик Комитета перед полуночью достиг пиковых величин, а потом внезапно упал почти до нуля: возможно, они перешли в режим радиомолчания…

Или стали использовать каналы связи, которые мы не контролируем, мрачно подумал я.

Кроме того, мне передавали привет от Яши и уведомляли, что исследования вышли на новые перспективные направления. Увы, без детализации.

Что он им ещё преподнёс?..

В любом случае — лёд тронулся. И если я — мы — всё правильно посчитали, то «вторжение» будет практически трафаретным: посадка маленького невидимого корабля, выгрузка одного-двух-нескольких многозарядных «посредников», тихий захват ключевых точек города… Трафаретным будет и ответ: блокада, угроза ядерным-химическим-термобарическим ударом по городу; переговоры и эвакуация десанта; сбор трофеев. Стас был уверен, что исходно Путь — это цивилизация ройных насекомых, достигших немалых высот развития, но оставшихся ройными насекомыми, и трафаретные действия для них более органичны, нежели обдуманные. Тут я с ним не вполне согласен, но серьёзных аргументов «против» у меня нет. Так, чутьё…

Хотя… «наподобие мизгирей»… Ладно, это пока что не первостепенный вопрос.

Беда в том, все эти планы как-то подчёркнуто обходят стороной тот факт, что Комитет все эти годы активно сотрудничает с некоторыми балогами, которых полагает переметнувшимися на нашу сторону. Ну или хотя бы работающими против собственной цивилизации. Что, на мой взгляд, нереально. Да, у них там нехилые проблемы, но не до такой же степени. В общем, строго по Станиславскому: «Не верю!..»

Не верю. Что-то здесь не то.

Благово, какое варево ты варишь?

Глебу иногда снился один и тот же сон: он медленно уходил в глубину. Сначала с поверхности пробивались солнечные лучи, в которых кружилась морская мелочь, потом становилось всё темнее и темнее — но странным образом изменялось зрение (смещаясь в ту тускло-кислотную гамму, которая однажды возникла в его глазах и наяву, когда Кирилл попытался использовать «посредник»), и он продолжал видеть и в темноте. Более того, он знал, что свет мешает видеть по-настоящему. Мимо проплывали рыбы, состоящие из скелета и мутновато-прозрачных мышц. Потом он увидел странное создание, похожее на огромное острие копья с маленькой головкой на длинной шее, тонким извилистым хвостом и шестью плавниками. Оно было не таким прозрачным, как рыбы, и в его голове светился маленький рубиновый шарик. Существо раскрыло пасть, и обнажились длинные кривые зубы. Это была не угроза, а приветствие. Глеб в ответ сделал приветственный жест и ушёл совсем в глубину. Обычно на этом месте он просыпался, но сейчас сон не отпускал. Он увидел дно, утыканное скалами, похожими на обглоданные пираньями небоскрёбы, и между ними — ажурную арку, венчающую вход в туннель, ведущий ещё глубже, уже не под воду, а под землю. Он опустился к самому дну (ил подымался клубами, похожими на клубы дыма) и вплыл под эту арку, и поплыл по туннелю, который становился всё уже и уже. Потом оказалось, что это не туннель, а коридор, Глеб видел зарешеченные люки в потолке и закрытые железные двери, окрашенные мерзкой зелёно-коричневой краской с тёмно-красными иероглифами, а может быть, и буквами, только Глеб не знал этого алфавита. У стены стоял человек в грязном белом халате в такой позе, будто его приклеили спиной: ноги подогнулись, голова свисала на грудь. В одной руке его Глеб увидел странную коробочку — побольше сигаретной пачки, с округлыми гранями и углами, — с отверстием и двумя разноцветными шнурками. Она походила на старинный карманный фонарик, но Глеб откуда-то знал, что это тоже «посредник». Он пошёл дальше, понимая, что здесь и сейчас он, Глеб, маленький, лет семи — первоклассник. На полу стояла вода. Он почему-то не то чтобы боялся, но опасался этой воды. Однако приходилось по ней идти босыми ногами. Дальше, дальше. Впереди что-то белело. Он приблизился. Это оказалась облупленная деревянная табуретка с прорезью в сиденье. На табуретке лежала похожая на большую жемчужину капсула. Во сне Глеб не знал, что это такое. Он протянул руку, и вдруг его пальцы стали удлиняться и как бы притягиваться к жемчужине, это было очень неприятно и почти больно, однажды он засунул руку между резиновыми валиками для отжима белья и потом не мог вынуть, пришлось звать бабушку, но сейчас бабушка была далеко, он попытался вытащить руку сам, не получалось, пальцы тянулись и тянулись, вот они коснулись жемчужины, и она со звуком, напоминающим звук стартующего винчестера, впиталась в пальцы и исчезла, и невидимые валики отпустили руку, и пришёл холод и испуг…

Кто-то кричал.

Глеб вскочил, ударился головой, сверху что-то упало, потом ещё и ещё. Загорелся фонарь и сразу погас, Глеб не смог понять, что именно он только что увидел. Чьё-то опрокинутое лицо. Потом фонарь загорелся снова, луч заметался, остановился. Теперь стало понятно: на полу лицом вверх лежит Степан Григорьевич, а на нём верхом сидит Воха и душит его.

— Ты что! — закричала Аня, и Глеб понял, что и проснулся от её крика. — Отпусти немедленно!

— А пусть не лезет, куда…

— Ты же его задушишь, — сказал Глеб.

— А что ещё с ним делать? Он, сволочь… вон — рюкзак…