Игорь Дручин - Глухая орбита вечности

По автономной связи Иван доложил капитану о результате разведки и попросил выслать для более детального осмотра ремонтников. Затем добрался к центральному щиту и стал последовательно один за другим менять блоки. Сначала неярко вспыхнул аварийный свет, потом шевельнулись стрелки приборов и, наконец, замерцал экран видеосвязи.

Елкин почувствовал легкое головокружение: доза облучения в отсеке четвертого двигателя была слишком велика. Он извлек манипулятором шприц и прямо через костюм, ввел себе двойную дозу антирадиационной жидкости. Теперь у него хватит сил на все процедуры. В коридоре появились ремонтники. Иван кратко доложил обстановку и предупредил:

— В отсек четвертого двигателя не входить. Доза выше порога в три раза.

— Ого! — покачал головой Фрухт.— Плохи наши дела. Похоже, что по крайней мере один из двигателей вышел из строя навсегда, а у нас всего два запасных комплекта.

Ремонтники рассредоточивались по отсекам, а Елкин двинулся к защитному отсеку. Смыв в шлюзе пыль и восстановив давление, он, едва держась на ногах, ввалился в отсек.

— Тройная доза,— успел сказать он врачу и потерял сознание.

Дагбаев и Павлов поспешно освободили его от доспехов костюма повышенной защиты и поместили в камеру на восстановление.

— Сколько? — спросил Аким, глядя как Кантемир вращает вереньеры определителя пораженных центров.

— Три с половиной. Не меньше двух суток на восстановление и хорошо, если без последствий. К чему такой риск?

— Что делать? — вздохнул Дагбаев.— На то и разведка.

— Все равно,— помотал головой Игорь.

— Меры риска вы не знаете, вот что. За такие фокусы надо снимать с должности.

— Это вы уже слишком, доктор,— возразил десантник.— Слышали, что сказал капитан? Положение у нас критическое. Если выведены из строя все двигатели и энергетические центры, нам амба.

Щелкнуло реле, и в зале разлился ровный привычный свет.

— Вот вам и критическое,—усмехнулся Игорь и схватился за поручни: отсек качнулся, пол ушел из-под ног. Дагбаев всплыл к потолку и, прижимаясь к стене камеры, медленно сполз вниз.

— Кажется, начали разворот, но это не главные двигатели.

— Десантники Дагбаев и Павлов, готовьтесь на выход. Костюмы повышенной защиты,— прозвучала команда капитана.

Аким усмехнулся.

— Готовьтесь и вы, доктор. Кажется, у вас будут новые пациенты.

— Помните, однако, мои слова.

— Я не о себе, доктор. Видимо, все не так хорошо, как вам кажется.

Дагбаев оказался провидцем. Ремонтник-универсал Владимир Кужелев и металлург Михаил Фадин получили повышенные дозы облучения при обследовании главного энергетического центра, выведенного из строя взрывами на четвертом и втором двигателях. Был поврежден и первый двигатель, и только третий чудом уцелел. К счастью, выключенные заранее первый и третий двигатели сохранили свои автономные энергетические центры. Их и подключили ремонтники в обход бездействующего центрального. Теперь, когда все обеспечивающие системы заработали нормально, нужно было прежде всего восстановить ориентацию и определить скорость движения корабля. Результаты получились неутешительные. Через двое суток корабль проходил мимо четвертой планеты на расстоянии шести миллионов километров с третьей, по отношению к планете, космической скоростью. Расчетное торможение, выполненное до встречи с плазменным выбросом звезды, было полностью сведено на нет последующим ускорением, а взрывы на втором и четвертом двигателях отклонили корабль по направлению.

Манаев хмурил брови. О ремонте двигателей до спада наведенной радиации не могло быть и речи, но и коррекция с одним двигателем была задачей не из легких. И все же другого выхода не оставалось. Необходимо было удержаться хотя бы на удаленной орбите от четвертой, чтобы впоследствии произвести ремонт двигателей и энергосистемы.

— Что будем делать?

Первый штурман почесал кончик носа.

— Если переключить энергосистему первого на вспомогательные, может что-то получиться.

— Далеко?

— Наоборот, достаточно близко, я бы сказал, на пределе. Все зависит от мощности атмосферы. Если она того же порядка, что и на Земле, то удаление в пятьсот километров там не грозит никакими последствиями, если больше — может начаться автоторможение. Все-таки планета чуть крупнее нашей, да и сила тяжести на одну десятую больше.

— Значит, Вадим, риск все-таки есть.

— Что поделаешь?

— А другие варианты?

— Либо не вписываемся и проходим мимо, либо врезаемся в лучшем случае в атмосферу.

Манаев включил общую связь.

— Степан Иванович, вы не могли бы уточнить модель атмосферы и определить, какова ее мощность.

Елагин поднял голову, помолчал.

— А нельзя ли немного развернуть корабль, чтобы провести наблюдения сейчас, с более близкого расстояния?

— Нельзя, Степан Иванович. Тогда мы потеряем единственную траекторию, которая ведет нас к четвертой, а уходить в глубокий космос в нашем положении тоже страшновато. Центральный энергоблок разрядился. Выброшен аварийной системой весь концентрат. То же, видимо, произошло с блоками второго и четвертого двигателей. А без запасов энергии да еще при трех неисправных двигателях... Страшновато, Степан Иванович. На планете мы, по всей вероятности, найдем сырье для концентрата, на худой конец у нас есть два комплекта двигателей, словом, если сядем на ближайшую орбиту, наши дела могут завершиться достаточно благополучно и после такой передряги.

— Тогда, может, мне пройти в основной астрофизический отсек? Там обзор позволяет.

— К сожалению, Степан Иванович, там зона центрального и радиация три сверх порога.

— Люди же работают.

— За полчаса работы почти трое суток на восстановление? Нет, Степан Иванович, такой риск не допустим, тем более в ваши годы. К тому же ваши расчеты понадобятся нам через сутки. Давайте приближенную модель.

— Ну что ж. Пусть будет по-вашему. Получается зона торможения до трехсот. Разряженное поле до шестисот.

— Да помощнее матушки,— огорченно крякнул первый штурман.— Как бы нам не того... не скапуститься.

— Ты же давал пятьсот.

— Не я давал. Расчет таков, а погрешности?

— Посадка в таком состоянии...— с сомнением пробормотал Манаев.— И внезапно он почувствовал, как вспотели его руки... Но тут же переборол себя.

— Считай точнее. Сколько у нас до начала торможения.

— Десять — шестнадцать.

— Десять минут, это все-таки кое-что. Считай! Шумский быстро, как опытный пианист, заиграл на клавишах, вводя исходные данные.

— Ну?

— Четыреста пятьдесят семь.

— Возможное отклонение?

— Максимально тридцать шесть.

Манаев облегченно вздохнул.

— Норма, Вадим. Впишемся! Сколько до расчетного?