Игорь Дручин - Глухая орбита вечности

Эти странные перемены слегка оглушили его. Он присел в кресло, пытаясь понять, что произошло за это короткое для его сознания, а на самом деле, столь продолжительное время; пытался вспомнить, сколько, по словам Журавлева, пролежал в постели, но в памяти не возникало ни единой цифры. Ему очень хотелось немедленно разбудить биохимика и расспросить о своей болезни, узнать, что с ним произошло, но выработанная с годами этика не позволяла нарушить покой измученного длительной бессонницей старого человека. Байдарин поднялся и пошел в ванную. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы помыться и привести себя в порядок. Из ванной он вышел как рожденный заново, настолько приятным и бодрящим ему показалось купание.

Электронная бритва легко снимала со щек и подбородка пучки волос, и из-под опадающей густой растительности появлялось молодое, даже скорее, юное лицо.

После всех этих процедур нервное возбуждение опять охватило его: он долго смотрел в зеркало на свое лицо, затем перевел взгляд на руки. На большом пальце его левой руки был неглубокий, но хорошо заметный шрам-след былой небрежности с лазерным лучом. Тогда он чуть не отхватил себе палец. Разрез захватил три четверти фаланги, и, резко отдернув руку, он почувствовал острую боль: фаланга хрустнула и палец повис на связках и лоскутке кожи. Кость срастили, но шрам остался на всю жизнь. Теперь этого шрама на большом пальце не оказалось...

Неутолимое, почти животное чувство голода снова напомнило о себе. На этот раз Сергей накрошил в бульон немного хлеба, отлично понимая, что перенесенная им голодовка во время длительного сна требует большой осторожности в еде, хотя его состояние и улучшалось с каждым часом. Выпив почти полную пиалу, он не удержался и налил еще половину, на этот раз без хлеба.

— Сергей, ты какую чашку пьешь? — услыхал он сзади встревоженный голос Журавлева.

— Во-первых,— обернулся с улыбкой Байдарин,— не чашку, а пиалу... Что с тобой, Леня?

Биохимик смотрел на него с невыразимым удивлением, если не со страхом, и его обеспокоенность передалась Байдарину. Журавлев помассировал лицо, подержался за бороду, не спуская глаз с Сергея.

— Ну, ну... чертовщина какая-то... Значит, ты — это ты... а не...

— Да, Игнатьич. Я — это я, хотя и не представляю, что со мной произошло...

Биохимик еще раз критическим взглядом окинул фигуру Байдарина.

— Мда... Зато я, кажется, кое-что начинаю соображать.

— Так выкладывай, Ленечка! Не томи душу!

— Да. Значит, так... Во-первых, молодой человек, потрудитесь называть меня по имени и отчеству. Я вам не Ленечка! А во-вторых...

Сергей не расслышал, что сказал Журавлев во-вторых. Он густо покраснел, ощутив всю бестактность своей прежней манеры, вполне уместной при одинаковом возрасте и совершенно неприемлемой сейчас, при столь очевидной возрастной разнице.

— Простите, Леонид Игнатьевич,— сказал он по юношески смущенно,— я просто еще не осознал себя в новом положении.

— То-то! — строго сказал биохимик и вдруг бросился его обнимать.— Сергуха! Пацан! Да ведь это мечта всей моей жизни!

Устыдившись своих бурно проявившихся чувств, Журавлев выпрямился.

— Понимаешь, я всегда подсознательно ощущал, что развитие биологических тел циклично и, следовательно, регулировать биохимические процессы можно лишь в пределах этой цикличности. Вечная молодость — бред! Это противоестественно. Ты обрел вторую молодость в полном смысле этого слова, но ты будешь стареть, как все люди. Стареть, понимаешь? А на старости лет несколько инъекций — и после месячной летаргии наступает третья молодость, четвертая, черт возьми! Пятая! Шестая! Понимаешь?

Стареть и молодеть — вот сущность жизненного биоцикла. Все решение проблемы бессмертия! Но пока я старик, а ты юноша, прошу обращаться ко мне с почтением. Глаза биохимика искрились смехом. — Может, вы присядет, Леонид Игнатьевич? — обнимая старика за плечи, предложил Байдарин.

— Да, Сереженька, да! Ноги не держат. Не такая легкая специальность быть сиделкой на старости лет.

Метеоролог усадил Журавлева в кресло и протянул пиалу с бульоном.

— Выпейте, Леонид Игнатьевич. Вам тоже надо подкрепиться.

— Давай, Сереженька, не откажусь. Хотя у тебя не дистрофия, прошу тебя, выдержи недельку. Не злоупотребляй едой. Привыкать надо постепенно.

— Леонид Игнатьевич! Я не спросил, как метеостанция?

— Ничего, Сереженька,— отхлебывая бульон, успокоил Журавлев.— Недавно я чуть подкорректировал, но автоматика работает отлично.

— Спасибо, Леонид Игнатьевич,— поблагодарил Сергей и запнулся, вспомнив, что Журавлев бросил без присмотра свое хозяйство.— А как же ваши штаммы и вообще... Или там Владимир Кузьмич присматривает?

— Нет больше Володи Седельникова, Сергей. Одни мы с тобой остались. Отвез его на корабль. Уже отсюда. Видно, дорога доконала...

С минуту они помолчали, отдавая дань человеку, с которым делили трудные будни чужой планеты...

— А штаммы...— биохимик махнул рукой.— Я заложил их в пассивную среду, на сохранение. Когда потребуются, размножим. Дал я маху с этой микрофлорой. Но кто же знал... Впрочем, она еще пригодится для земных растений... Да... но это потом...

— Леонид Игнатьевич, может, вы отдохнете? — спросил

Байдарин, видя, что перевозбуждение сильно подействовало на Журавлева.

— Нет, Сереженька, нет! И еще раз нет! — биохимик устало улыбнулся.— У меня не так много времени... Или сумею разобраться во всех деталях и тогда смогу начать второй биоцикл, или... Ладно, ты понимаешь... Давай поговорим о другом. Как ты думаешь, что произошло с тобой?

— Неужели ваши опыты, Леонид Игнатьич? — обрадовался Байдарин.

— Опыты,— хмуро отмахнулся биохимик.— Они не стоят выеденного яйца. Это все твоя дружба с туземцами.

— При чем тут дружба? — недоуменно спросил метеоролог. И тут в памяти отчетливо возник день, когда он собирался навестить Журавлева и Седельникова в поселке Вине-Ву, неожиданный подарок Шибу Ши — коробка из волокнистых растений, перевязанная полоской кожи. Сергей поднял глаза на Журавлева. Как искра, проблеснула интуитивная догадка.

— Змея?!

— Да, дружище. Ты понимаешь, это не миф, что Шибу Ши опять стал юношей. Именно змея. Циннобера, как прозвал ее покойный Никишин. Будь они тогда порасторопней, кто знает, может, многие и сейчас были живы, может, сейчас мы бы готовились к отлету... Я, конечно, совершил ошибку, что убил змею...

— Значит, вы успели...

— Успел?! — возмутился биохимик.— На моем месте поступил бы так каждый. Мы прождали двое суток — тебя нет, Вызываем — никакого ответа. Я погрузил Володю и сюда, Ты лежал на полу. Дыхания нет, пульса нет. Я хотел послушать сердце, рванул рубашку, и тогда из-под нее выскользнула такая пестрая... Я тут же каблуком раздавил ей голову. Она в конвульсиях выбросила перепончатые, такие серо-голубые крылья... И знаешь, что проявилось на них? По-моему, твое лицо. Потом все померкло, превратилось в обычные серые и голубовато-серые пятна с почти шахматным рисунком... Потом посмотришь, я ее забальзамировал.