Дмитрий Баюшев - Планзейгер. Хроника Знаменска [СИ]

— Ну, ну, голубчик, — успокоил его Мортимер. — Раздевайтесь и ложитесь вот сюда. Будете лучше прежнего.

Раздевшись, «Ганс» лег на каталку и закрыл глаза. Кто-то из персонала умело сделал ему укол, он незаметно для себя заснул, а когда проснулся, то был уже в родном теле. Нигде не терло, не тянуло. Дали зеркало. Он осмотрел и ощупал шею. Ни следа.

Хотел встать, чтобы пожать Мортимеру руку, но тот сказал: «Куда это вы, батенька? Ночь на дворе. Спите». И он уснул, счастливый.

Следующим был Людвиг, с ним было попроще.

Далее пришел черед демиургов, но мы про них уже знаем, им после переселения в собственные тела предписано было жить в персональном ангаре.

Обращённым, которые задохнулись от удушающего газа, можно сказать повезло. Они стали первыми, кого Мортимер наградил настоящей, а не синтетической душой. С синтетической можно было жить только в пределах Объекта, с настоящей — везде, и даже летать в Космос. Эманация Серафимов оказалась материей весьма замечательной, поскольку кроме основного своего свойства одушевлять награждало личность особой одухотворенностью, которую рядовой гражданин может достичь ценой огромной работы над собой. А тут, считай, даром.

Впрочем, нет, первым всё же был Иеремия. Но он не стал обладателем широкой души, он стал великим инженером, прагматиком, сухим и желчным. А также верным помощником Мортимера. Впрочем, об этом позже.

Хотя реставрация прошла успешно, обращённые на неделю были оставлены в клинике, куда были перевезены сразу после операции. Здесь с ними в основном работали психологи…

Утром Ганс проснулся радостный, бодрый. Он лежал в одной палате с Людвигом, который, напротив, чувствовал себя не выспавшимся, разбитым. Палата была просторная, с одним широким окном, в которое заглядывало краешком яркое утреннее солнце.

— Жив, — сказал Ганс и залился счастливым смехом.

— Интересное дело, — прогундосил Людвиг, у которого заложило нос. — О тебе, геноссе, должны были некролог написать, а ты тут лежишь и, прости за грубое слово, ржешь. А мне, у которого всё на месте, почему-то блевать охота. Можно?

— Нельзя, — сказал Ганс и вновь засмеялся, но быстро прекратил. — Как думаешь, нас прослушивают?

— У русских даже в унитазе прослушка, — кисло ответил Людвиг. — Чтобы знать, кто с каким настроением и в чью пользу пукает. За коммунизм он пукает или за капитализм? Его отношение к власти? Не замыслил ли чего с гексогеном?

— Эк тебя понесло, — сказал Ганс. — Отставить.

Всё, пора веселья закончилась. Нужно было доделывать то, чему крепко помешали демиурги. Здесь, на Объекте, творились страшные дела. Если русские научились воскрешать мертвых, то это конец всему. Как можно воевать с народом, который убить невозможно?

Эти мысли заставили Ганса вновь превратиться в хмуроватого, держащего себя в ежовых рукавицах разведчика.

— Нечего валяться, — сказал он, поднимаясь с кровати. — Дел полно.

Поискал глазами одежду, увидел на своем стуле казенный халат, надел, вышел в коридор. Коридор был длинный, узкий и казался бесконечным. По правой и левой стороне закрытые двери, освещение скудное, народу никого. На всех дверях номера, их палата где-то в центре коридора и имеет номер 50.

Запомнив номер, Ганс пошёл направо, к выходу. Точнее, он думал, что там выход на лестницу или к лифтам, так вот — ничего подобного. Шагал минут десять, отсчитывая шаги, а коридор не кончался. Бред какой-то. Тогда он повернул обратно и побежал, проверяя заодно, как работает сердце, не будет ли бухать в голове и как долго не закислятся мышцы. Бежал долго, около получаса, оставив далеко позади свою палату, пока не понял, что таких длинных коридоров не бывает. С мышцами, кстати, было в порядке, сердце работало ровно, точно и не бежал только что, в голове не бухало, то есть давление в норме.

Обратно он шел не торопясь, понимая, что полностью во власти Мортимера, которого так долго и безуспешно пытался найти. Хотел сообщить ему, что планы изменились и что для них с Людвигом в Знаменске есть работа.

— Молодой человек, — позвал сзади мужской голос. — Чуть помедленнее, вас не догнать.

— Давно догоняете? — спросил Ганс, поворачиваясь.

— Ровно секунду, — ответил Мортимер, поравнявшись с ним. — Напрасно вы здесь разгуливаете, можно и потеряться.

— Здесь — это где? — уточнил Ганс, продолжая движение.

— Долго объяснять, — уклончиво сказал Мортимер. — В клинику мы вас поместить не рискнули. Для вас, кадровых разведчиков, выбраться через окно с двадцатого этажа, придушить во дворе неугодного человечка, а потом незаметно вернуться обратно — плёвое дело. Поэтому вы здесь.

— Ну уж прямо придушить, — произнес Ганс, который был польщен. — А с чего вы взяли, что мы шпионы?

— А разве нет? — посмеиваясь, сказал Мортимер. — Разве не вы совсем недавно подумали, что бестолку воевать с народом, который убить невозможно?

— Майн гот, — пробормотал Ганс. — Можно я вас завербую?

— Договоримся так, — сказал Мортимер. — Вы у нас отдохнёте, приятно и с пользой проведёте время, изучите, скажем, китайский язык, это модно, а перед отъездом получите подробный отчет о проделанной вами разведработе. Факты будут достоверные, и не нужно будет подглядывать из-за угла, рискуя свернуть шею. Идёт?

— Это ещё неизвестно, кто кого вербует, — ответил Ганс. — Зер гут, лучше не придумаешь. Надеетесь, что примут за бред пьяного студента?

— Надеюсь, что заинтересуются, — отозвался Мортимер. — Тем более что проверить нетрудно. А вот и ваша палата…

После операции Иеремия разительно изменился, стал увереннее в себе, улыбчивее, глаза засверкали. Всё, что раньше давило, исчезло, это чувствовалось, но нет-нет, а что-то вдруг вспоминалось, и он замыкался, правда ненадолго.

Вот такой Иеремия нравился Лере, она уже за него не боялась. На второй день ближе к вечеру он смело вышел из дома, который раньше не покидал, и присоединился к ребятишкам, гонявшим на лесной опушке футбольный мяч. Ребята, в основном его сверстники, знали кто он такой, откуда — непонятно, но знали. Один из них, постарше, второгодник из восьмого класса, забубнил было, что играть с пылесосом не будет, однако всем было интересно, на второгодника шикнули.

Разбились на две команды. Иеремия взял, да в одиночку обыграл команду противника. То есть, первые две минуты все бегали одинаково, потом Иеремия включил третью скорость, не остановишь. Везде успевал, и в защите, и в нападении, а забивал только он, так как с мячом у ворот противника оказывался раньше всех. Счет был скорее волейбольный, чем футбольный — 25:3.

Естественно, Иеремия стал кумиром, даже второгодник первым подавал руку, но Иеремии со сверстниками стало неинтересно. Тёмные это были люди, падкие на лесть, завистливые, книжек не читали.