Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

И тем не менее в эти жестокие для людей и зверей века закладывались основы содержания диких животных в неволе и ухода за ними. Кстати, по своему размаху римские «бестиарии» не превзойдены до сих пор ни одним из современных зоопарков. В отдельных случаях животные доживали там до преклонного возраста. Так, бегемот у императора Августа прожил четыре десятка лет.

Неизвестно, были ли зоопарки на прародине Армении — в Урарту, но в соседней Ассирии они возникли ненамного позднее, чем в Китае. Ассирийский царь Тиглатпаласар I не без гордости повелел записать (запись дошла сквозь века до нас) о том, что он «собирал стадами… газелей, оленей, горных козлов, антилоп и считал их, как считают стада овец», а также о том, что он «поймал живьем четырех слонов». Отловом и содержанием зверей люди стали заниматься с момента своего становления. Тогда животных не делили на продуктивных и непродуктивных (продуктивным могло стать любое из них), они содержались как запас мяса на случай долгого невезения на охоте. До сих пор у некоторых народов Африки дикие животные обозначаются словом «ньяма» — мясо. Вторично отношение к дичи как предмету забавы, потехи, оно воплотилось в красноречивом английском «гейм» — это и «дичь», и «игра». Правда, путешественники пишут, что индейцы Амазонки, влачащие жизнь суровую и убогую, держат в своих хижинах огромное количество животных вроде бы никчемных, и обилие их зачастую просто поражает.

В конце прошлого века на Суматре и Калимантане ловил животных для зоопарков предприимчивый американец Чарльз Майер. Как и все звероловы, он опирался в первую очередь на помощь коренного населения — даяков. Старый вождь спросил у Майера, для чего он ловит в джунглях, рискуя жизнью и здоровьем, слонов и носорогов, тигров и леопардов, орангутанов и крокодилов, хлопочет с ними и для чего их потом везут за тридевять земель.

Майер объяснил, как мог: в далеких, непостижимо далеких Европе и Америке мужчины, женщины и дети приходят посмотреть на невиданных доселе зверей и получают от этого удовольствие. Старый даяк долго думал, потом резюмировал: «Ну что ж, я объявлю людям племени, что у вас, белых, таким способом принято лечить глаза».

В какой-то мере этот старик оказался провидцем. Если глаза — отражение души, то сейчас, как никогда ранее, мы лечим глаза и души, уставшие от скоплений домов-муравейников, стад автомашин, лесов заводских труб и антенн, серого асфальта и бетона под ногами и такого же серого неба, глядя на животных, траву, цветы, еще не замутненные (остались ли такие?) озера и родники.

Они нужны всем нам, эти дикие животные, и были нужны всегда. Среди зевак-бюргеров средневековых городов, приходивших поглазеть на зверей из заморских стран, были ученые-натуралисты; были также, и в доказательство они оставили нам свои пережившие века работы, Рембрандт и Дюрер, Рубенс и Пизанелло. Фантастическое обличье носорога, тяжелая грация льва и легкий склад гепарда, грузная морщинистая фактура слона… Персидский миниатюрист Мансур, невзирая на строгий запрет ислама рисовать животных и людей, запечатлел удивительную лошадь тигровой масти — зебру.

Их живые прообразы не менее ценны для людей, чем творения человеческого гения. Последние мы бережно храним — носорог, нарисованный Дюрером, может пережить живого индийского носорога, рукописи Матенадарана — леопарда и муфлонов Армении, где они упомянуты среди прочих достояний армянской земли. Это не преувеличение. В национальной галерее Лондона хранится картина венецианского художника Пьетро Лонги «Носорог». Картине суждена долгая жизнь, а изображенного на ней яванского носорога в природе практически нет.

Чтобы сохранить животных, во всем мире работает множество людей: от глав государств до подростков, ученых и писателей, священников и кинозвезд. В их рядах и сотрудники зоопарков нашей страны, в том числе и Ереванского.

Очерк

Художник Е. Ксенофонтова　

Люди этого склада не стали знаменитыми учеными. Хотя могли ими стать. Они не сделали замечательных открытий. А могли сделать. Во все времена великие догадки человеческого гения должны попасть на благодатную почву. Идущие вторыми обязаны сделать их реальными, земными. Иначе творения даже самых гениальных умов долгое время могут считаться недосягаемыми прожектами.

Идея защиты отечественных памятников природы, рожденная в России в начале века петербургским академиком И. П. Бородиным и московским профессором Г. А. Кожевниковым, наверное, долго еще витала бы в облаках, не будь у нее таких горячих поборников, как Михаил Розанов.

— Значит, ты, Мартино, уверен, что довезешь меня до Симферополя на этом тарантасе?

Нет, этот длинный Розанов явно перегибал палку. Мартино от досады с силой пнул по колесу. Что он, зря полгода ремонтировал этот трофейный «фиат»? Каждый вечер, когда спина и плечи невыносимо ныли от тяжелой работы (люди заповедника заготавливали стройматериалы и строили все сами), он залезал под автомобиль и с невиданным упорством копался там по 2–3 внеурочных часа. И вот теперь, когда уже все позади — шутка ли, можно спокойно махнуть в Симферополь и обратно, — над ним начинают издеваться.

Да еще кто — Мишка Розанов, его лучший друг и соратник.

— А кто слишком умный, может отправляться пешком. — Володя Мартино громко хлопнул дверцей, натянул очки и превратился в этакого автокентавра, совершенно слившись с машиной.

— Ладно, ладно, не дуйся. На сердитых воду возят. — Розанов вынул наган, протер патронник, еще раз пересмотрел папку с бумагами (он вез их в лесное управление) и сел рядом с Мартино. — Едем, что ли?