Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Пока я соображал, что снять с себя, чтобы сделать аркан, Стыкин с напряженным вниманием рассматривал ряд выдолбленных ступенек и небольших углублений, как бы считая и запечатлевая их в своей памяти.

И вдруг он стал карабкаться.

Ошеломленный, наблюдал я, как он цеплялся лапами за углубления, ступеньки, выемки… Все произошло с такой неимоверной быстротой, что я не в состоянии был рассмотреть, как это было сделано.

Как пуля, пронесся он над моей головой, наконец спасенный.

— Молодец! Хорошо! Храбрый малый! — кричал я, стараясь поймать и приласкать его.

Но не тут-то было.

Никогда раньше и никогда после не видел я ничего, что могло бы сравниться с этой бурной реакцией перехода от глубокого отчаяния к торжествующей, ликующей, неудержимой радости.

Как безумный, носился он и бросался взад и вперед, визжа и лая, вертелся, описывая бесчисленные круги, словно несомый ветром лист, ложился, кувыркался, катался по земле, все продолжая испускать неудержимый поток истерических криков, рыданий и прерывающихся всхлипываний.

Боясь, что он умрет от наплыва такой необузданной радости, я подбежал к нему и хотел схватить, встряхнуть его хорошенько, чтобы привести в себя. Но он бросился от меня и умчался так далеко, что только одни лапы замелькали в воздухе.

Потом неожиданно, с бешеной быстротой он пронесся обратно, кинулся мне прямо в лицо, чуть не сбив меня с ног, все продолжая визжать и лаять, как будто стараясь сказать: «Спасен! Спасен! Спасен!»

Потом он опять убегал, несся, как угорелый, и вдруг опрокидывался на спину, весь дрожа и едва всхлипывая.

Такие бурные волнения могли окончиться смертью. Забежав вперед, я крикнул ему, насколько мог строго, чтобы он прекратил, наконец эту глупую игру, что до лагеря еще далеко, а уже скоро начнет смеркаться.

На этот раз Стыкин послушался.

Итак, мы продолжили свой путь. Лед был изрезан тысячью расщелин, но они были самые обыкновенные и не представляли особых препятствий. Радость освобождения согревала, как огонь, и мы бежали, не чувствуя усталости, точно в наши напряженные мускулы была влита новая сила.

Стыкин мчался беззаботно, как будто не было никаких препятствий на его пути, и только с наступлением темноты перешел к своей лисьей рыси.

Наконец на горизонте показались туманные горы, и скоро мы почувствовали твердые скалы под ногами. Мы были теперь вне всякой опасности. И тут нами овладела слабость: исчезла опасность, а вместе с ней и наши силы оставили нас.

Уже в темноте мы спустились вниз по боковой морене, пробираясь через валуны и сломанные деревья, сквозь кусты и колючие заросли рощи, приютившей нас утром во время дождя. Потом мы перебрались через отлогий земляной нанос конечной морены.

Было уже десять часов вечера, когда мы увидели яркий костер лагеря: нас ждали с обильным ужином. Несколько индейцев племени хуна пришли навестить Юнга и принесли ему мясо и землянику, а охотник Джо подстрелил дикого козла.

Но нам было не до еды. Едва успели мы вытянуться на своих постелях, как тут же забылись в беспокойном сне.

Стыкин метался всю ночь, хрипло рычал во сне, без сомнения все еще вспоминая себя на краю пропасти. То же было и со мной.

С тех пор Стыкин привязался ко мне еще больше. Никто, кроме меня, не мог кормить его. Как бы ни был лаком кусок, он не брал его ни из чьих рук, кроме моих.

Ночью, когда все вокруг костра утихало, он приходил, клал свою мордочку мне на колени и смотрел с таким обожанием и преданностью, что невозможно было оставаться равнодушным. И когда ему удавалось поймать мой взгляд, он, казалось, говорил мне: «Не правда ли, мы перенесли ужасное испытание на том глетчере?..»

Ничто из событий последующей жизни не могло заслонить в моей памяти этот день.

Как сейчас, отчетливо вижу перед собой огромную, бездонную пропасть с хрупким ледяным мостком. Свинцовые облака, плывущие над пропастью, и снег, падающий в нее.

И на краю этой бездны я вижу маленького Стыкина, слышу его мольбы о помощи.

Джон Мюир, естествоиспытатель, известный исследователь ледников, родился 21 апреля 1838 года в Шотландии, в городе Дюнбар. И отец его и мать — шотландцы. Джону Мюиру было девять лет, когда вся их семья иммигрировала в Америку, где отец приобрел себе ферму в малонаселенном в те времена штате Висконсин.

Будущий ученый с детства проявлял необычайную пытливость ума и любознательность. Отец не поощрял его любви к чтению и запрещал читать по вечерам; мальчик вставал на заре и жадно читал каждую книгу, которую только мог купить или у кого-нибудь достать.

Джону Мюиру удалось поступить в Висконсинский университет, который он успешно окончил. Естествоиспытатель по образованию и призванию, он интересовался природой во всех ее проявлениях. Но больше всего его увлекали геология и ботаника. Исследование ледников стало делом его жизни. Он открыл и описал много ледников на Аляске; один из них (на юго-востоке Аляски) назван именем ученого — Мюир, и мы можем отыскать его на географической карте.

Много сил и энтузиазма отдал Джон Мюир защите леса. По свидетельству современников, он был прекрасным оратором и покорял своих слушателей. При его горячем участии был организован в конце прошлого и в начале нашего века целый ряд национальных парков (лесных заповедников) в Северной Америке.

Джон Мюир был членом «Общества содействия развитию наук в Америке», членом Академии наук, членом Академии наук и искусств.

Он умер в Лос-Анджелесе 24 декабря 1914 года.

Среди изданных научных трудов Джона Мюира — «Горы Калифорнии», «Наши национальные парки», «Путешествие в тысячу миль пешком до залива», «Путешествие по Аляске» и других — есть небольшая книжечка «Стыкин», в которой мудрость ученого удивительно хорошо сочетается с талантом художника.

Много лет назад мне подарил эту книжку один американский ученый. Я с удовольствием перевела ее для наших читателей.

Очерк

Фото автора

Узенькая дорога, лепившаяся к склону горы, казалось, целиком состояла из рытвин да ухабов. Меня отчаянно бросало то вверх, то в стороны, поэтому приходилось изо всех сил держаться за скобу, чтобы не вылететь из машины. Словно извиняясь за непредвиденное испытание, мой спутник Валерий Гургенович Чалян объяснил, что в древние времена здесь, в ущелье реки Западная Гумиста, проходила лишь вьючная тропа, которая вела от побережья в горную страну Псху и дальше — через Санчарский перевал — в Черкесию. А поскольку селений в ущелье нет, дорогой пользуются теперь редко, вот никто и не думает приводить ее в порядок. Впрочем, как я понял позднее, это даже к лучшему.