Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

И суша, и море, на которых живут и работают почти триста миллионов наших соотечественников, ждут от разумных людей поступков и свершений. Природа уже вдосталь наглоталась ядовитых дымов и несвежих вод, пора повернуться к отеческому крову лицом и строить свой дом всем миром, в согласии с наукой и здравым смыслом.

Попробуем поговорить именно об этом.

Земное плодородие сотворено растениями. Они еще до появления человека на Земле росли за счет Солнца и придуманных жизнью хрусталиков, называемых хлорофилловыми зернами и поселившихся в листьях и стеблях растений. Школьная истина, а забывать ее опасно.

Пока растения оставались на одном месте до конца и ложились, земля не страдала, напротив — обогащалась. Растительные остатки и минеральная часть земли создавали новое вещество, сложнейшее органо-минеральное соединение, названное гумусом. Не сразу и Далеко не все ученые обратили внимание на черную землю, всегда покрытую буйной растительностью. Ломоносов был, наверно, первым, наиболее точно определившим чернозем. В книге «О слоях земных» он сказал: «Его происхождение не минеральное, но из двух прочих царств натуры, из животного и растительного, всяк признает… Итак, нет сомнения, что чернозем не первообразная и не первозданная материя, но произошел от согнития животных и растущих тел со временем».

Это было в 1763 году.

До Ломоносова греческий философ, искатель истины Сократ в четвертом веке до нашей эры писал: «Почва дает обрабатывающему ее все необходимое для жизни, прибавляя еще и то, что услаждает существование… Земледелие является источником и благосостояния и удовольствия». Лукреций, размышляя о почве, написал:

«Из одного состояния земля переходит в другое… Прежних нет свойств у нее, но есть то, чего не было прежде…» Пытались дать научное определение почве и другие ученые. Но видимо, не зря природа одарила Россию огромными пространствами земли, как бы предполагая, что здесь будет жить и талантливый народ… Словом, только профессору Василию Васильевичу Докучаеву удалось наиболее точно определить феномен почвы: «Это такое естественно-историческое, вполне самостоятельное тело, которое, одевая земную поверхность сплошной темной (чернозем) или серой (северные дерновые почвы) пеленой мощностью 0,5–5 футов (15—150 см), является продуктом (иначе — функцией) совокупной деятельности следующих почвообразователей: а) грунта, б) климата, в) растительных и животных организмов, г) возраста страны, а отчасти и е) рельефа местности».

Это было в конце 1883 года. Тогда же вышла его книга «Русский чернозем». Книга, облегчившая понятие всего труда на почвах и способы усовершенствования после распашки и выращивания урожая.

Сразу становилось понятным, что если одной из функций не будет, то почва изменится к худшему. Увезет земледелец с поля взращенный черноземом урожай — и почва потеряет часть своего плодородия. Появится на поле много воды — и перегной промоется в глубины. Снова потеря. Распаши уклонистое поле сверху вниз — и вода смоет растворимый чернозем, унесет добро в овраг.

Закон сохранения чернозема сразу напрашивался: сколько взял с урожаем органического вещества — столько и возврати, если хочешь, чтобы земля твоя оставалась богатой и приносила урожай бесконечно долго, чтобы совокупная деятельность почвообразователей оставалась на уровне.

Сделать это помешала наша постоянная нацеленность на экстенсивный способ землепользования, особенно со времени коллективизации. Брать, брать и брать от земли как можно больше и ничего не давать взамен — такой лозунг стал всеобщим. Оно и понятно: меньше хлопот, затрат, больше возможностей своевременно отчитаться за выполненную работу перед контролирующими органами, которые строго следили за сроками и объемом сдаваемых продуктов, но совсем не за состоянием почвы. Всем известно, что внесение органического удобрения, хотя бы по тридцать тонн на гектар, — работа тяжелая, неприятная, и все старательно обходили эту работу. Авось обойдется…

До колхозов, когда земля фактически принадлежала определенному человеку, хозяину, он и не думал и не гадал, стоит ли ему унавоживать свой надел. Непременно возил и запахивал навоз, обеспечивающий стабильные урожаи, и пахал вовремя, и пропалывал — словом, ухаживал, чтобы не остаться без хлеба.

В коллективном хозяйстве как-то исподволь, незаметно Иван стал кивать на Петра, а Петр — на Василия, в результате нарушился первый закон земледелия: верни земле взятое с урожаем.

С годами подобная практика сделалась повсеместной. И почва утратила значительную часть плодородия.

Заметим к слову, что еще Владимир Ильич Ленин, при всей своей великой занятости государственными делами, не забывал повторять на самых ответственных собраниях знаменитую фразу: «Берегите, храните, как зеницу ока, землю…» Вспомним и слова мудрого американского политика, президента Соединенных Штатов Америки Теодора Рузвельта, в адрес своих соотечественников: «Народ, который разрушает свою почву, — уничтожает сам себя».

Мне довольно часто приходилось бывать в недавно созданном под Владимиром Всесоюзном НИИ органических удобрений. Институт построили на самом бедном по земле месте — в Мещере, так сказать, дали задание поддержать науку улучшения изработанных и от природы бедных почв.

Мещера — красивое место, но беднейшее, если говорить о пашнях. Тут пейзажи один лучше другого: леса, обильные луга, много рек, болот, озер, комариное царство, пески, глины. Однако место, давно обжитое людьми, и потому немало старых клочковатых пашен с низким плодородным потенциалом. Здесь, кстати, у впадения речки Нерли в Клязьму, стоит много веков одна из красивейших церквей русского средневековья — Покрова на Нерли… Чудо из чудес.

И вот с директором института, его сотрудниками положили мы на стол две карты — России и Советского Союза — с указанием почв и содержания в них гумуса в 1901 году и в 1987-м. Почти столетием разделенные. И что же увидели?

Оказалось, что за неполные сто лет количество гумуса в пахотном слое почвы повсюду уменьшилось на 20–45 процентов. Может быть, не по той методе подсчитывали? Оказалось, что именно по той. Куда же подевался гумус?

Ну прежде всего естественное его разложение, которое конечно же имеет место. Но главное — утрата на создание урожаев без компенсации взятого. Съели мы его с хлебом, картошкой, кашей, с молоком и всем прочим, чем живем и кормимся. Поистратили, не восполнив и наполовину. И в этом реальном факте, как в зеркале, видим себя вроде бы хищниками на собственной земле. Это что же получается, еще сто лет такого пользования — и все? Дальше — бесплодие земли?