Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Европейская часть Стамбула меняется быстро, рядом с памятниками старины возникают гиганты из бетона, родства не помнящие. Азиатская же часть, Ускюдаре, консервативнее, тише, зеленее. Здесь живут мистика старых кварталов, каменная вязь мечетей, узорчатые своды медресе, выщербленные мостовые, тишина мусульманских кладбищ. Здесь пахнет сыром и вяленой пастырмой. Здесь улицы — продолжение дома. Дети весь день играют на улице, и можно быть спокойным, что их никто не обидит.

Мы часто говорим о дружбе народов, забывая о дружбе людей, живущих рядом, о добрососедстве. В Турции знают ему цену. Жизнь простого турка неотделима от жизни квартала, в котором он живет, где знает всех и все знают его. В Ускюдаре — свой мир, где живут по законам братства и взаимовыручки. По вечерам, когда окончена работа, люди выносят из дома скамеечки, рассаживаются, наступает час соседских посиделок… Здесь сильны узы родства, здесь почитают старших. В Турции нет домов престарелых, да они и не нужны.

Ускюдаре — старое сердце Стамбула. О нем особенно тосковал Назым Хикмет. Тринадцать лет просидел поэт-коммунист в турецких тюрьмах и столько же пробыл в изгнании. И хотя он обрел друзей и второй дом в Москве, сердце его до последней минуты «билось тоской по родине»… Но напрасно мы искали в Стамбуле улицу, площадь или школу его имени. Таких нет. В водах Босфора нередко проходит корабль «Назым Хикмет», но, увы, не турецкий. Советский корабль.

Отношение к поэту, чьи стихи знает весь мир, на его родине сложное. Наш Нихат с удовольствием читал стихи Хикмета, но на вопрос, кто автор, уклончиво ответил: «Вы его знаете, он жил в Москве… Мне не хочется называть его имя…»

И все же имя поэта пробивает дорогу к сердцам соотечественников. В Турции развернулась кампания за возвращение ему (посмертно) турецкого гражданства…

Европейскую и азиатскую части Стамбула связывают два моста. По утрам возле них шумят рыбные рынки. Сейчас осень. Из Черного моря пошла скумбрия. Сюда привозят свежий улов. У рыб вывернуты алые жабры — товар свежайший — выбирайте! По рукам, искривленным ревматизмом, узнаю рыбаков. Нелегко дается им хлеб насущный: промышлять приходится все дальше от берегов, бензин дорожает, курс лиры падает… Хотя страну окружают четыре моря — Черное, Мраморное, Эгейское, Средиземное, рыболовство развито слабо. Рыба в Турции вдвое дороже мяса…

Сам Стамбул — музей под небом. И все же в нем много музеев. Дворец Топканы окунул нас в прошлое страны. Четыреста лет им владели султаны. Теперь тут музей с коллекциями драгоценностей, фарфора, оружия, древних рукописей, среди которых редкие списки Корана: самый маленький в мире, с ноготок, и самый большой — со стол.

Давайте пройдем через «Ворота счастья» и окажемся в тронном зале, перед золотым троном весом более полутонны, усыпанным изумрудами. Их такое количество, что кажутся театральной бутафорией. Здесь султан принимал послов, вершил дела, раскрывал заговоры, казнил и миловал. В часы отдыха султан возлежал на диване под балдахином, шитом жемчугом. Вокруг на низких скамеечках сидели его мать и любимые жены.

Левое крыло дворца отдано гарему. Сюда отбирали девочек от девяти до тринадцати лет. Мать султана была их наставницей, учила хорошим манерам, искусству послушания. Как султан делал свой выбор из сотен наложниц? Девочки танцевали вокруг фонтана, и он клал на плечи одной из них свой платок. Иногда ему помогали евнухи: девочек раздевали, обливали холодной водой, и та, от которой шел самый густой пар, делила ложе с повелителем.

Тяжелая, как сейф, дверь отделяла гарем от мира. Горе тому, кто дерзнул бы проникнуть сюда… Редким смельчакам это удавалось.

«Осман-паша, — пишет Пушкин в «Путешествии в Арзрум», — взятый в плен под Арзрумом, беспокоился о своем гареме и просил графа Паскевича послать кого-то в его дом узнать, не обижены ли его жены? Граф приказал съездить в дом паши г. Абрамовичу. И я попросил сопровождать его… Мы пришли в дом паши. Нас встретил его отец и сказал, что жены ни в чем не нуждаются, и наотрез отказался впустить нас в гарем, сказав, что сын, вернувшись из плена и узнав, что посторонние мужчины видели его жен, велит отрубить ему голову. Но г. А. настоял… Мы приблизились к каменному строению. Я увидел окошко и в нем пять или шесть голов с любопытными черными глазами. Я хотел было сообщить о своем открытии г-ну А., но головки закивали, замигали, и несколько пальчиков стали грозить, давая знать, чтобы я молчал. Все они были приятны лицом, но не было ни одной красавицы, той, которая была бы повелительницей гарема, сокровищницею сердец, розою любви… Таким образом, я видел гарем, а это удавалось редкому европейцу…»

Сегодня там, где томились затворницы гарема, бродят толпы туристов.

Теперь заглянем в сокровищницу Османской империи.

В оружейном зале покоятся сабли султана (сколько непокорных голов они срубили!), колчаны со стрелами, кремневые ружья. Блистают драгоценными камнями ордена, врученные турецким султанам европейскими монархами. Среди них русский — Андрей Первозванный. Переливаются, горят под светом два подсвечника, на каждом 6666 алмазов — ровно столько, сколько изречений в Коране. Рядом — гордость музея: кинжал, украшенный бриллиантом в 86 карат, в огранке из 49 алмазов. Бриллиант называется «Спунмейкер» — ложкарь.

Когда-то его нашел ложкарь и отдал купцу за дюжину ложек. Купец продал сокровище султану. Но у того было две дочери, и каждая хотела заполучить свою долю. Решил султан разделить алмаз. Он искал мастера в Париже и в Вене, в Лондоне и в Сибири, но никто не брался за эту работу. Отказался от нее и турецкий мастер. «Владыка, — сказал он, — этот алмаз похож на сердце. А разве можно разделить сердце?»

Только под страхом смерти ювелиру пришлось разбить алмаз. Дочери султана получили по половине. Одна уехала в Европу, и там затерялся след камня. Вторая осталась дома, и теперь ее алмазом любуются все…

Но главные ценности Топканы не золото и алмазы, а реликвии пророка Мухаммеда. Здесь хранятся два волоса из его бороды, отпечаток туфли, земля с могилы, плащ и меч пророка. Другая святыня — черный камень, кусок метеорита, упавшего в Мекке.

В Стамбуле много летних дворцов — кешк (отсюда слово «киоск»). Один из них — Бейлярбей — не имеет аналогов. Он построен у самого Босфора. Вода плещется за окнами, словно вы на корабле. Говорят, воды Босфора смягчают душу, снимают стрессы. Султан отдыхал здесь летом. По пышности дворец, возможно, уступает другим. Но он приветливее и уютнее. Здесь, к слову сказать, семь лет работал Айвазовский, расписывая потолки.

Достопримечательность дворца — султанская конюшня. Любимых лошадей султана сохраняли в веках. С них снимали копии, делали чучело, а глаза бальзамировали в Египте. До сих пор любимые кони пашей смотрят «вечными» глазами со стен конюшни. А над ними шумит чудо инженерной техники — новый подвесной мост, построенный на головокружительной высоте японо-французо-турецким консорциумом…