Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Мне давно хотелось приобрести фигурку Ходжи Насреддина, средневекового мудреца и насмешника. Наконец нашла: в витрине лавки сидел на бронзовом осле и грустно улыбался Насреддин. Едва я спросила, сколько стоит, как внезапно погас свет. Все погрузилось в кромешную, чернильную тьму. И рынок сразу стал похож на растревоженный муравейник. Продавцы кинулись собирать товары. Началась возня. Где-то разбили витрину, послышались свистки полицейских, топот ног, крики. В этой суматохе старик продавец взял меня за руку, усадил на свой табурет и велел не двигаться, пока не дадут свет. Но когда выяснилось, что свет будет не скоро, что произошла авария в городе и весь Стамбул во мгле, он окликнул мальчика-подручного и приказал проводить меня к выходу. Тот пытался было возразить, так как товары еще не были убраны.

— Разве ты не слышал, что я сказал?

И мы рванулись к выходу. Я так и не успела ничего купить у этого старика, но навсегда запомнила его великодушие.

На Востоке говорят: «На драгоценный камень смотрят в оправе, на человека — в его доме».

На кого похожи турки? Трудно сказать. Есть среди них голубоглазые блондины и смуглолицые брюнеты. Чисто тюркские лица с монголоидными чертами можно увидеть теперь только у кочевников. На облике народа сказались миграции племен, смешение кочевников-огузов с оседлым населением — греками, армянами, славянами. В Стамбуле был невольничий рынок, где продавали женщин, плененных во всех концах света. Рожая детей, они «чертили» свой след в генах нации. Еще в прошлом веке турки составляли половину населения страны. Сегодня их более 90 процентов. Мусульманам не так важна национальность, как вероисповедание. Ислам делит всех людей на «верных» и «неверных». И здесь турки были бескомпромиссны: они охотно принимали инородцев, обращенных в ислам, и отвергали всех прочих. Великий турецкий зодчий Синан (кстати, построивший Тадж-Махал в Индии) был греком, первопечатник Ибрагим — венгром, любимая жена Сулеймана I была украинка Роксолана, а матерью султана Абдул-Хамида была армянка.

В мироощущении турок сплелись мусульманские традиции и веяния Запада. Характер народа сложен, многослоен.

Турки необычайно гостеприимны и дружелюбны. Но не дай бог задеть их честь — друг мгновенно становится врагом. Турок может иронизировать над собой, но не потерпит критики со стороны. Он никогда не покажет, что ему плохо. Есть поговорка: «Харкаешь кровью — говори, что пил вишневый шербет».

Гордость паче всего! Эмоции нередко берут верх над разумом. Турки не склонны прощать обиды. В деревнях еще живет обычай кровной мести. Бывает, что поссорились деды, а враждуют внуки. Обидчику мстят до тех пор, пока в его роду не останутся вдовы и дети. Этих не трогают.

Турки ценят доверие, но могут подвести в делах. Чтобы не обидеть партнера, они не скажут «нет», а произнесут туманное «иншалла» — «как угодно аллаху», что равнозначно отказу.

Они не всегда пунктуальны. Полчаса опоздания — не в счет. «С тех пор как мы пересели с ишака в «мерседес», нам за временем не угнаться» — любимая шутка.

Турки не любят спешить в делах. И все любят кейф. Даже бедняки, хоть часок в день, да кейфуют.

Что еще? Турки приветствуют прогресс, но живут под спудом предрассудков. Чтут власть, но превыше всего ставят внутреннюю свободу. Все, даже атеисты, воспитаны в духе ислама. Они переняли у европейцев много манер, но остались турками.

— Чем мы отличаемся от европейцев? — пошутил один журналист. — Мы встречаемся. Вы смотрите на мою жену, я — на вашу. Вы танцуете с моей женой, я — с вашей. Потом мы выхватываем пистолеты и стреляемся… Так, кажется, о нас думают?

Это, конечно, шутка. Но надо учесть, что восточный этический идеал не во всем совпадает с западным, но он самоценен. Чтобы понять людей, надо настроиться с ними на одну волну, проникнуться их заботами и надеждами…

Однако вернемся к Стамбулу. Говорят, если бы безумец захотел сотворить город, он построил бы Стамбул. Никто не знает, где границы города. Он раскинулся на берегах Босфора и Мраморного моря, вскарабкался в горы и «завис» там. В Большом Стамбуле сегодня двадцать два района, в названиях многих звучит слово «кей», что значит «деревня». Город растет, поглощая окрестные деревушки. В нем тысяча улиц, у каждой свой характер и судьба — улица Веселая, улица Черного Тополя, Корзинщика, Зеленщика…

Скажи мне, где ты живешь, и я скажу, кто ты.

Социальное неравенство видно даже из окна туристского автобуса. Богатые районы узнаешь по ухоженности, вилл и малолюдью улиц. Средний класс живет попроще — в новостройках или старых деревянных домах, по-южному опоясанных галереями, с которых сбегают лесенки… Бедняки ютятся в трущобах «геджеконду», что в дословном переводе означает «хижина на ночь». Если у постройки есть крыша, то по закону ее нельзя снести, а человека нельзя выселить. Вот и вырастают втайне от властей за одну ночь дома-времянки. Живут в них переселенцы из деревень. «Ни городские до конца, ни деревенские уже, — говорил о таких Шукшин. — Ужасно неудобное положение: одна нога на берегу, другая в лодке. И плыть нельзя и не плыть страшновато». Живут они худо, бедно, но назад ехать не хотят. Вот и висят над окнами их городских хибар связки сохнущего перца или чеснока, как ностальгия по родным, оставленным местам.

В Стамбуле европеизированная жизнь, но все же это восточный город. Голубые, зеленые купола мечетей, караван-сараи, глухие Дворики, захлестнутые зеленью, свежесть Босфора, крики чаек над водой, гортанная речь — это все Стамбул, город с шестимиллионным населением. Город-музей. Город-базар. Город-труженик. Город-тайна, где вот-вот из-за угла выпорхнет видение из сказок «Тысячи и одной ночи».

В Стамбуле сплелось все — высокое и низкое, труд и сытая праздность, вседозволенность и аскетизм, пиршество дорогих ресторанов и черствая корка чурека.

В городе 1380 мечетей и пять тысяч минаретов. Кто-то сравнивает минареты с незажженными свечами, кто-то с указующим перстом аллаха. Мне они показались баллистическими ракетами, угрожающе нацеленными в небо и готовыми взлететь.

Около мечетей, как правило, строили школы-медресе и усыпальницы-тюрбе. Султан, захватив трон, убивал всех соперников, отправляя в тюрбе сыновей, братьев, близких.

Мечетей строили много, и образцом был христианский храм Святой Софии, построенный римским императором Юстинианом еще в VII веке. Этот храм Мудрости — один из самых больших в мире. Купол высотой 56 метров поддерживают массивные колонны из яшмы, гранита, мрамора. Сорок окон на куполе льют мягкий свет. На полу едва заметным крестом обозначены «центр земли» и «пуп земли», где крестили Юстиниана.

В 1453 году, когда султан завоевал Константинополь, город был пуст. Все население собралось в храме, ожидая смерти. Султан въехал в храм на белом коне. От блеска золота, крика людей лошадь взвилась на дыбы и ударила копытом по колонне. Сегодня туристам показывают «след» коня. А еще показывают «пророчество» древних — от чего погибнет мир. На стене храма причудливая игра мрамора сплела рисунок — зловещий «гриб» атомной бомбы. Пророчество впечатляет…