Герман Малиничев - На суше и на море, 1989 [антология]

В дальнейшем взгляды исследователей на значение сифона претерпели изменения. Более того, этот вопрос изучается и в настоящее время.

Будучи хищниками, цефалоподы (есть у головоногих и такое научное название) имеют специфические органы. Читателю стоит вспомнить о воронке, связывающей внешнюю среду (воду) с мантийной полостью. Сокращаясь, мантия толчками выплескивает воду. При этом животное передвигается в противоположном направлении (реактивное движение). Быстрое преодоление пространства сочетается с острым зрением. Поэтому глаза головоногих моллюсков близки по строению глазам млекопитающих. И вот что интересно: есть что-то, препятствующее воздействию вредного давления на их раковину. Тонкая, но достаточно прочная, она не трескается, когда животное опускается или поднимается на 700 метров. Что же касается скорости движения, то цефалоподы обгоняют преследуемый ими косяк рыбы.

Много есть вопросов, на которые желательно получить правильный ответ. Но возвратимся к «перламутровым корабликам». Читатели знают, что при жизни Ж. Верна люди, изучающие биологию, не имели понятия о бионике, во всяком случае представление о ней было не таким, как в наши дни. Писатель тоже знал гораздо меньше нынешних ученых, но он встречался с инженерами и учеными, мечтавшими о подводном плавании на невиданном корабле. Кое-что узнавал от них Ж. Верн. Его воображение, подстегнутое суденышком — раковиной, которое способно по собственному желанию «тонуть» на 700 метров и подниматься на поверхность моря или океана, заставляло работать. Размышления талантливого писателя-фантаста, умевшего рисовать, как это умели многие образованные люди того времени, переходили на бумагу, где появлялся большеглазый моллюск, оседлавший красивое «суденышко». В то время подводных кораблей еще не было, но его, как считали инженеры и ученые, можно было создать. Эта идея соединяла думающих людей, становившихся друзьями Ж. Верна. Немногие из них знали о романе, рождавшемся под его пером. А он мысленно беседовал с капитаном корабля, снабженного приборами, благодаря которым он спускается на дно и поднимается на водную поверхность. Он верил, что из орудия истребления «Наутилус» станет средством обуздания угнетателей.

…Широко известно, что роман «Двадцать тысяч лье под водой» вышел в свет раньше, чем началось строительство первой реальной подлодки. Мне же, заглядывавшей в еще более дальнее прошлое, хотелось бы ознакомить читателя с теми предшественниками фантастического корабля, которых Чарлз Дарвин отнес к разряду «живых ископаемых».

Меня, автора данного очерка, беспокоила моя осведомленность. Было бы легче, если бы я могла рассмотреть раковины, о которых читала и пишу. Конечно, это неисполнимо. Но бывает, что некоторые наши желания исполняются самым удивительным образом. Меньше всего можно было предположить, что воплощение своей мечты я увижу… в Оружейной палате Московского Кремля. Там работала одна моя знакомая, реставрировавшая шитье бархатного сапожка речным жемчугом. Ее, увы, я не застала. Пришлось разговориться с пожилой хранительницей редкостей. Мой приход она расценила, как задание редакции. Не подозревая этого, я пожаловалась на отсутствие хотя бы раковины наутилуса. О них она ничего не знала, но подвела меня к витрине, где я увидела два удивительных кубка, стоявших на восхитительном подносе. Они переливались всеми цветами радуги. Эти кубки затмевали золото, серебро и цветную эмаль. Возможно, гарнитур был даром какого-то раджи, присланный царю Ивану Грозному.

У меня просто закружилась голова. Но что тут раздумывать? Надо скорее рассказать об увиденном профессору-палеонтологу Виктору Николаевичу Шиманскому, статью которого, посвященную родственнику наутилуса (белемниту), я прочла в БСЭ.

Услышанное не поразило ученого. Он просто улыбнулся, как человек издавна знакомый с тем, что заставило меня ахнуть. Новостью для него было только то, что моя встреча с изделиями из раковины наутилуса произошла там, где он не ожидал. Но у него было кое-что не менее удивительное. Оно касалось того времени, когда, работая в Палеонтологическом институте, он писал свою первую диссертацию о головоногих.

Слушая профессора, я вообразила его таким, каким он был лет 40 назад, стройного молодого человека, входившего в старинный особняк, который после Великой Октябрьской социалистической революции стал Домом пионеров. Зачем он туда заглянул? Виктор Николаевич не помнил. В памяти навеки остался только подводный грот.

— Это было прекрасно, — вспоминал он. — Я не решался отвести взор от этого сооружения. Смотрел на части восхитительных раковин наутилусов и думал о том, как их сфотографировать. Не сомневался, что диссертация с такими цветными рисунками будет одобрена учёным советом института. Но все это надо было оформить. Предстояло узнать, откуда все это взялось?

Расспросы увенчались успехом. Женщина, работавшая в Доме пионеров, рассказала, что знает мастера, который издавна занимался созданием зимних садов. Строил такой сад и в этом особняке. К этому женщина добавила имя и отчество мастера, назвала адрес его дома. Эго было счастьем… Но жив ли этот старый человек?

…Он сидел на лавочке, стоявшей у красиво убранного домика. Виктор Николаевич залюбовался деревянной резьбой на его окнах. Они разговорились. Когда речь зашла о гроте, мастер сказал, что богачи на это не жалели денег. Когда те, которые при царе жили в особняке, нанимали мастера, ему было сказано, что он обязан облицевать грот таким материалом, чтобы сразу было видно, что он подводный по своей природе. Сразу мастер не согласился на такую работу, надо было с людьми посоветоваться. Конечно, узнал, что бывают аукционы, где можно купить замысловатую облицовку морского происхождения. Заказ был выгодным. Ему все завидовали. Но ради него, ему пришлось читать объявления о всех предстоящих аукционах. На одном из них, это было перед самой Октябрьской революцией, им была куплена коллекция, привезенная из какой-то заморской страны.

— Быть может, у вас от нее что-нибудь осталось? — пряча волнение, спросил палеонтолог.

— Что-то лежит в комоде, — ответил старик, — да кому теперь это нужно?

Как же он обрадовался, когда «художник» заявил, что остаток коллекции купит Палеонтологический институт Академии наук СССР. Мастер сразу показал посетителю то, что не надеялся продать. Названная им цена была подходящей. Шиманскому оставалось возвратиться на работу, доложить о находке и старике, получить для него деньги и забрать остатки раковин наутилуса.