Владимир Савченко - Встречники. Повесть

- Какие предполагаете причины аварии? - спрашивает Багрий.

- Поскольку при наборе высоты, то наиболее вероятны отказы двигателей и поломки винтов, - отвечает Бекасов. - Такова мировая статистика.

- Ну, сразу и на винты! - запальчиво вступает начцеха. - Да не может с ними ничего быть, Иван Владимирович, вы же знаете, как мы их делаем. Пылинки не даем упасть.

- Нет, проверить, конечно, нужно все, - уступает тот.

- Не нужно все, сосредоточьтесь на самом вероятном, - говорит Багрий. - Время не ждет. Вот если эти предположения не подтвердятся, тогда будете проверять все.

- Хорошо, - внимательно взглянув на него, соглашается генеральный конструктор и после паузы добавляет: - Мы предупреждены о безусловном повиновении вам, Артур… э-э… Викторович. Но не могли бы вы объяснить свои намерения, цели и так далее? Так сказать, каждый солдат должен понимать свой маневр.

Чувствуется, что ему немалых усилий стоит низведение себя в «солдаты»; слово-то какое выбрал - «повиновение».

Под этот разговор приземлился второй вертолет. Из него появляются четверо в серых комбинезонах, они сразу начинают выгружать свое оборудование. Одни приборы (среди которых я узнаю и средних размеров металлографический микроскоп) уносят в шатер, другие складывают на землю: портативный передатчик, домкраты, какие-то диски на шестах, похожие на армейские миноискатели, саперные лопаты, огнетушитель… С этим они пойдут вниз. Это поисковики.

- Мог бы и даже считаю необходимым, - говорит Багрий. - Прошу всех в палатку.

В шатре в дополнение к свету, сочащемуся сквозь пластиковые окошки, горит электричество; на столе у стенки тот микроскоп, рядом толщиномер; распаковывают и устанавливают еще какие-то приборы. По приглашению Бекасова все собираются около нас. Стульев нет, стоят. Стулья - не в стиле шефа: пока дело не кончите сам не присядет и никому не даст.

Артур Викторович сейчас хорошо смотрится: подтянут, широкогруд, стремителен, вдохновенное лицо, гневно-веселые глаза. Да, у глаз есть цвет (карие), у лица очертания (довольно приятные и правильные), а кроме того есть и темные вьющиеся волосы с седыми прядями над широким лбом, щеголеватая одежда… но замечается в нем прежде всего не это, не внешнее, а то, что поглубже: стремительность, вдохновение, гневное веселье мощного духа. Этим он и меня смущает.

- Случившееся настраивает вас на заупокойный лад, - начинает он. - Прошу, настаиваю, требую: выбросьте мрачные мысли из головы, не спешите хоронить непогибших. Да, так: ничто еще не утрачено. Для того мы и здесь. Случай трудный - но опыт у нас есть, мы немало ликвидировали случившихся несчастий. Совладаем и с этим. Главное, найти причину - для этого здесь вы…

- Как - совладаете? - неверяще спросил Лемех. - Обрызгаете там все живой водой, самолет соберется и с живыми пассажирами полетит дальше?

Вокруг сдержанно заулыбались.

- Нет, не как в сказочке, - взглянул на него Багрий. - Как в жизни. Мы живем в мире реализуемых возможностей, реализуемых нашим трудом, усилиями мысли, воли; эти реализации меняют мир на глазах. Почему бы, черт побери, не быть и противоположному: чтобы нежелательные, губительные реализации возвращались обратно в категорию возможного!… Я не могу вдаваться в подробности, не имею права рассказать о ликвидированных нами несчастьях - ибо и это входит в наш метод. Когда мы устраним эту катастрофу, у вас в памяти останется не она, не увиденное здесь - только осознание ее возможности.

Артур Викторович помолчал, поглядел на лица стоявших перед ним: не было на них должного отзвука его словам, должного доверия.

- Приведу такой пример, - продолжал он. - До последней войны прекращение дыхания и остановка сердца у человека считались, как вы знаете, несомненными признаками его смерти - окончательной и необратимой. И вы так же хорошо знаете, что теперь это рассматривается как клиническаясмерть, из которой тысячи людей вернулись в жизнь. Мы делаем следующий шаг. Так что и катастрофу эту рассматривайте пока как «клиническую»… Вы - люди деятельные, с жизненным опытом, и сами знаете о ситуациях, когда кажется, что все потеряно, планы рухнули, цель недостижима; но если напрячь волю, собраться умом и духом, то удается ее достичь. Вот мы и работаем на этом «если».

- Но как? - вырвалось у кого-то. - Как вы это делаете?

- Мы работаем с категориями, к которым вопрос «как?» уже, строго говоря, неприменим: реальность - возможность, причины - следствия… Вот вы и найдите причину; а остальное мы берем на себя.

- Так, может, и тот самолет соберется… ну, который в Сибири-то? - с недоверием и в то же время с надеждой спросил Лемех.

- Нет. Тот не «соберется»… - Артур Викторович улыбнулся ему грустно одними глазами. - Тот факт укрепился в умах многих и основательно, над таким массивом психик мы не властны. А здесь все по свежему… Так, теперь по делу. В расследовании ничего лишнего: съемок, записей, протоколов. Только искать. И идут лишь те, кто. там действительно необходим. Это уж командуйте вы, Иван Владимирович.

Тот кивнул, повернулся к четырем поисковикам:

- Все слышали? За дело!

Я тоже берусь за дело: достаю из вертолета портативный видеомаг и, подойдя к обрыву, снимаю тех четверых, удаляющихся по зеленому склону к месту катастрофы. При обратном прокручивании они очень выразительно попятятся вверх. Мне надо наснимать несколько таких моментов - для старта.

Потом, озабоченный тем же, я подхожу к Багрию и говорю, что хорошо бы заполучить с аэродрома запись радиопереговоров с этим самолетом до момента падения.

- Прекрасная мысль! - хвалит он меня. - Но уже исполнена и даже сверх того. Не суетись, не толчись здесь - отрешайся, обобщайся. Зацепку нашел, продумал? Просвет?… Ну, так удались вон туда, - он указывает на дальний край обрыва, - спокойно продумай, потом доложишь. Брысь!

И сам убегает по другим делам. Он прав; это обстановка на меня действует, атмосфера несчастья, - будоражит, понукает что-то предпринимать.

Я ухожу далеко от палаток и вертолетов, ложусь в траве на самом краю обрыва, ладони под подбородок, - смотрю вниз и вдаль. Солнце поднялось, припекает спину. В зеркальной воде Оскола отражаются белые облака. Чутошный ветерок с запахами теплой травы, земли, цветов… А внизу - пятно гари, искореженное тело машины. Крылья обломились, передняя часть фюзеляжа от удара о землю собралась гармошкой.

Те четверо уже трудятся: двое поодаль и опереди от самолета кружат по архимедовой спирали, останавливаются, поднимают что-то, снова кружат. Двое других подкапываются лопатами под влипшую в почву кабину; вот поставили домкраты, работают рычаги - выравнивают. В движениях их чувствуется знание дела и немалый опыт.