Владимир Савченко - Встречники. Повесть

- Да винты-то винты, вы поглядите на излом, - поисковик подает Бекасову большую лупу на ножке.

Тот склоняется еще ниже, смотрит сквозь лупу на край одного обломка, другого. Присвистывает:

- А ну, все под микроскоп!

И они быстрым шагом направляются в шатер; я за ними. Возле входа курят и калякают главный инженер Николай Данилович, начцеха винтов Феликс Юрьевич и Лемех. При взгляде на то, что несут поисковики, лица у первых двух сразу как-то блекнут; главный инженер даже роняет сигарету.

- Похоже, что винты, - говорит на ходу Бекасов.

- Что - похоже? Что значит - похоже?! - высоким голосом говорит Феликс Юрьевич, устремляясь за ним в палатку. - Конечно, при таком ударе все винты вдребезги, но это ни о чем еще не говорит… - Однако в голосе его - паника.

В палатку набивается столько людей, что становится душно; на лицах у всех испарина.

- Сейчас посмотрим! - старший поисковой группы крепит зажимами на столике металлографического микроскопа все три обломка, подравнивает так, чтобы места изломов находились на одной линии; включает подсветки. В их лучиках изломы сверкают мелкими искорками-кристалликами.

Поисковик склоняется к окуляру, быстро и уверенно работает рукоятками, просматривает первый обломок… второй… третий… возвращает под объектив второй… Все сгрудились за его спиной, затаили дыхание. Тишина необыкновенная. Я замечаю, что средний кусок лопасти почти весь в чем-то коричнево-багровом. Засохшая кровь? Это, наверно, тот, что достали из кабины.

Поисковик распрямляется, поворачивается к Бекасову:

- Посмотрите вы, Иван Владимирович. Не то надрезы, не то царапины, и около каждой - зоны усталостных деформаций… - Он уступает место у микроскопа.

- Какие надрезы, какие царапины?! - Феликс Юрьевич чуть ли не бьется в истерике. - Что за чепуха! Каждая лопасть готового винта перед транспортировкой на склад оборачивается клейкой лентой - от кончика до ступицы! Какие же могут быть царапины?!

- Да, - глуховатым баском подтверждает главный инженер. - А перед установкой винта на самолет целостность этой ленты мы проверяем. Так что неоткуда вроде бы…

- Ну, а что же это, по-вашему, если не надрез?! - яростно поворачивается к ним Бекасов. - У самой ступицы, в начале консоли… хуже не придумаешь! Глядите сами.

- Позвольте! - начальник цехе приникает к объективу, смотрит все три обломка. Это очень долгая минута, пока он их смотрит. Распрямляется, поворачивается к главному инженеру; теперь это не мужчина «кровь с молоком» - румянец исчез, лицо белое и даже с просинью; и ростом он стал пониже. - О, боже! Это места, по которым отрезали ленту…

- Как отрезали? Чем?! - Бекасов шагнул к нему.

- Не знаю… Кажется, бритвой. Кто как… - и голос у Феликса Юрьевича сел до шепота. - Это ведь операция не технологическая, упаковочная, в технокарте просто написано: «Обмотать до ступицы, ленту отрезать».

…Даже я, человек непричастный, в эту минуту почувствовал себя так, будто получил пощечину. Какое же унижение должен был пережить Бекасов, его сотрудники, сами заводчане? Никто даже не знает, что сказать, - немая сцена, не хуже, чем в «Ревизоре»…

Завершается эта сцена несколько неожиданно. Лемех выступает вперед, левой рукой берет Феликса Юрьевича за отвороты его кримпленового, спортивного покроя, пиджака, отталкивает за стол с микроскопом - там посвободнее - и, придерживая той же левой, бьет его правой по лицу, бьет с полного размаха и в полную силу; у того только голова мотается.

- За Диму… За Николая Алексеича! За этих!… - Голос Петра Денисовича перехватывает хриплое рыдание, и дальше он бьет молча в общей тишине.

У меня, когда я смотрю на это, мелькают две мысли. Первая: почему Артур Викторович не вмешается, не прекратит избиение, а стоит и смотрит, как все? Мне не жаль этого горе-начальника, нет, - но ведь происходит эмоциональное укрепление данного варианта в реальности, прибавляется работа мне… Багрий не может этого не знать. Вторая: раз уж так, то хорошо бы запечатлеть видеомагом, чтобы обратно крутнуть при старте, - шикарный кульминационный момент! И… не поднялась у меня рука с видеомагом. Наверно, по той же причине, по какой и у Артура не повернулся язык - прервать, прекратить. Бывают ситуации, в которых поступать расчетливо, рационально - неприлично; эта была из таких.

- Хватит, Петр Денисович, прекратите! - резки командует Бекасов. - Ему ведь еще под суд идти. И вам, - поворачивается он к главному инженеру, - ведь и ваша подпись стоит на технокарте упаковки? - он уже не называет главного инженера по имени-отчеству.

- Стоит… - понуро соглашается тот.

- Но я же не знал!… И кто мог это знать?! - рыдает за микроскопом начцеха, отпущенный Лемехом; теперь в его облике не найдешь и признаков молока. Хороши бывают кулаки у летчиков-испытателей. - Хотели, как лучше!…

Я специалист по прошлому, но и будущее этих двоих на ближайшие шесть-семь лет берусь предсказать легко. И мне их не жаль.

…Хоть по образованию я электрик, но, великую науку сопромат нам читали хорошо. И мне не нужно разжевывать, что и как получилось. Сказано было достаточно: «надрез» и «усталостные деформации». Конечно, на азиале, прочнейшем и легком сплаве, из которого делают винты самолетов, след от бритвы, обрезающей ленту, не такой, как если чиркнуть ею по живому телу, - тонкая, вряд ли заметная глазу вмятина. Но отличие в том, что на металле надрезы не заживают - и даже наоборот.

Нет более тщательно рассчитываемых деталей в самолете, чем крыло и винт; их считают, моделируют, испытывают со времен Жуковского, если не раньше. (Сейчас в конструкторских бюро, наверно, и не считают, подбирают по номограммам; считают только студенты авиавузов в курсовых работах). Ночами ревут, тревожа сон окрестных жителей, стенды с двигателями или аэродинамические трубы, в которых проверяют на срок службы, на надежность в самых трудных режимах винты разных конструкций; по этим испытаниям определяют и лучшие сплавы для них. Лопасти винтов полируют, каждую просвечивают гамма-лучами, чтобы не проскочила незамеченной никакая раковинка или трещинка.

А затем готовые винты поступают на упаковку: центрированно укрепить каждый в отдельном ящике, а перед этим еще обмотать лопасти для сохранения полировки клейкой лентой. Последнее, наверно, не очень и нужно, но - «хотели ж, как лучше». О, это усердие с высунутым языком! И резали эту ленту, домотав ее до ступицы, тетки-упаковщицы - кто как: кто ножницами, кто лезвием, а кто и опасной бритвой… когда на весу, когда по телу лопасти… когда сильней, когда слабей, когда ближе к ступице, когда подальше - а когда и в самый раз, в месте, где будут наибольшие напряжения. Не на каждой лопасти остались опасные надрезы, не на каждом винте и даже далеко не в каждом самолете - их немного, в самый обрез, чтобы случалось по катастрофе в год.