Владимир Савченко - Встречники. Повесть

…Каждый год гибнут на Земле корабли и самолеты. И некоторые вот так, внезапно: раз - и сгинул непонятно почему. По-крупному - понятно: человеку не дано ни плавать далеко, ни летать, а он хочет. Вытягивается из жил, чтобы быстрее, выше, дальше… и глубже,/если под водой. И платит за это немалую цену - трудом, усилием мысли; а когда и жизнями.

В полетах особенно заметно это вытягивание из жил, работа на пределе возможного. Например, у Армстронга и Коллинза для взлета с Луны и стыковки с орбитальным блоком оставалось горючего на десять секунд работы двигателя. Десять секунд!… Я даже слежу за секундной стрелкой на моих часах, пока она делает шестую часть оборота. Если бы в течение этого времени они не набрали должной скорости - шлепнулись бы обратно на Луну; перебрали лишку - унесло бы черт знает куда от отсека. Так гибель и так гибель.

Или вот в той стыковке, на исправлении которой отличился Славик: попробуй оптимально израсходовать тонну сжатого воздуха, да еще при управлении с Земли. А больше нельзя. «Запас карман не тянет». Черта с два, еще и как тянет: запас - это вес.

Так и с самолетами. Аксиома сопромата, возникшая раньше сопромата: где тонко, там и рвется. А сделать толсто, с запасом прочности - самолет не полетит. Вот и получается, что для авиационных конструкций коэффициенты запаса прочности («коэффициенты незнания», как называл их нам лектор в институте) оказываются меньше, чем для наземных машин. Стараются, чтоб меньше было и незнания - берут точными расчетами, качеством материалов, тщательностью технологии… а все-таки нет-нет да и окажется где-нибудь слишком тонко. И рвется. Тысячи деталей, десятки тысяч операций, сотни материалов- попробуй уследи.

И тем не менее уследить надо, иначе от каждого промаха работа всех просто теряет смысл.

…Там, внизу, приподняли кабину - сплюснутую, изогнутую вбок. Один поисковик поднялся сюда за портативным газорезательным аппаратом, сейчас режут. Вот отгибают рейки, поисковик проникает внутрь. Я представил, что он может там увидеть, - дрожь прошла между лопаток. Э, нет, стоп, мне это нельзя! Немедленно отвлечься!

Поднимаюсь, иду к палаткам. Хорошо бы еще что-то поймать на свой видеомаг. О, на ловца и зверь бежит… да какой! Сам генеральный конструктор Бекасов, изнывая от ничегонеделания и ожидания, прогуливается по меже между молодыми подсолнухами и молодой кукурузой, делает разминочные движения: повороты корпуса вправо и влево, ладони перед грудью, локти в стороны. Ать-ать вправо, ать-ать влево!… Как не снять? Нацеливаюсь объективом, пускаю ленту. Удаляется. Поворот обратно. Останавливается скандализованно:

- Эй, послушайте! Кто вам позволил?

Я снимаю и эту позу, ошеломленное лицо, опускаю видеомагнитофон:

- Извините, но… мне нужно.

- А разрешение спрашивать - не нужно?! Кто вы такой? Уж не корреспондент ли, чего доброго?

- Нет… - Я в замешательстве; не знаю, в какой мере я могу объяснить Бекасову, кто я и зачем это делаю.

- Тс-с, тихо! - Артур Викторович, спасибо ему, всегда оказывается в нужном месте в нужное время. - Это, Иван Владимирович, наш Саша, Александр Романович. Он отправится в прошлое, чтобы исправить содеянное. Ему делать можно все, а повышать на него голос нельзя никому.

- Вон что!… - Теперь и Бекасов в замешательстве, ему неловко, что налетел на меня таким кочетом; смотрит с уважением. - Тысячу извинений, я ведь не знал. Пройтись так еще? Могу исполнить колесо, стойку на руках - хотите? Ради такого дела - пожалуйста, снимайте.

- Нет, спасибо, ничего больше не надо.

Конечно, занятно бы поглядеть, как знаменитый авиаконструктор проходится колесом и держит стойку, но мне это ни к чему: эти движения симметричны во времени; только и того, что в обратном прокручивании колесо будет не справа налево, а слева направо. А его ходьба с поворотами да ошеломленное лицо - это пригодится.

- Са-ша! - Багрий полководческим жестом направляет меня обратно на обрыв.

Иду. Почему, собственно, он нацеливает меня на годовой заброс? А ну как сейчас выяснится, что это диверсия, взрывчатку кто-то сунул… хотя у нас такого вроде не бывает. Тогда все меняется, заброс на сутки, даже на часы?… Нет. Второй самолет упал так, вот в чем закавыка. Одной конструкции и с одного завода. Слабина заложена при изготовлении, а то и в проекте.

Снова ложусь над обрывом в том месте, где примял траву. Стало быть, будущее для меня - в прошлом. Год назад… это были последние недели моей работы в том институте. Я сознавал, что не нашел себя в микроэлектронике, маялся. Даже раньше времени ушел в отпуск. А сразу после отпуска меня зацапал Багрий-Баг-реев, начал учить, драить и воспитывать. Так что эти отрезки моей жизни наполнены содержанием, менять которое накладно… Отпуск? О, вот зацепка: шесть дней на Проне - есть такая река в Белоруссии. Шесть дней, которые я хотел бы пережить еще раз. Только целиком-то теперь не придется… Первые дни - финиш заброса, последние - просвет. Даже не последние, а все три дня от момента встречи с Клавой пойдут под просвет. Да, так: там у нас с нею все началось и кончилось, никаких последствий в моей дальнейшей жизни это не имело - содержание этих дней можно изменить.

Жаль их, этих трех дней, конечно. Впрочем, в памяти моей этот вариант сохранится. А то, что из ее памяти он исчезнет, даже и к лучшему. И для меня тоже: снимется чувство вины перед нею. Все-таки, как говорят в народе, обидел девку. Обидел, как множество мужчин обижает многих женщин и девушек, ничего нового - а все нехорошо.

Похоже, что эти четверо внизу что-то нашли: собрались вместе, осматривают, живо жестикулируют. Двое с найденными предметами быстро направляются вверх, двое остаются там, собирают свои приборы.

Я тоже поднимаюсь, иду к палаткам: наступает то, что и мне следует знать досконально. Двое поднимаются из-за края косогора: первым долговязый немолодой, с темным морщинистым лицом, руководитель поисковой группы, за ним другой - пониже и помоложе. Оба несут какие-то серые обломки, аккуратно обернутые бумагой.

Бекасов, прогуливающийся все там же, при виде их резко меняет направление и чуть не бегом к ним:

- Ну?

- Вот, Иван Владимирович, глядите, - задыхающимся голосом говорит старший поисковик, разворачивает бумагу. - Этот из кабины достали, этот выкопали под правым крылом. А этот, - он указывает на обломок в руках помощника, - в трехстах метрах к северу от самолета валялся. И ступицы будто срезанные.

- Ага, - наклоняется Бекасов. - Значит, все-таки винты!

Я тоже подхожу, гляжу на обломки: это лопасти пропеллеров - одна целая и два куска, сужающиеся нижние части.