Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Но я все еще не был готов попытать счастья со старшим по званию офицером. Вообще-то мне нужно было задать вопрос, который будил меня каждую ночь ровно в половину третьего, когда в полумраке стерильное окружение казалось особенно мертвым и унылым. Я спросил Мари, не может ли она объяснить, почему Заяц не отозвалась, когда мы колотили в дверь, особенно когда стало понятно, что шахту сейчас откроют и она окажется в открытом космосе.

– Ну, могу сказать, что я думаю об этом.

– S’il vous plaît [44] Пожалуйста ( фр .). , – сказал я – это была единственная фраза по-французски, которую я знал.

– Думаю, она сделала то, ради чего пробралась на борт. Когда ты ее впервые увидел, она была совсем юной?

Я прокашлялся.

– Ужасно юной.

– Тогда, наверное, она была малолетней проституткой. C’est abominable [45] Это ужасно ( фр.). , но такое случается. Так вот, она выследила генерала, который был одним из ее клиентов, возможно, даже первым клиентом, тем, что заплатил дополнительно за радость дефлорации. Когда она убила его, ее задача была выполнена, и она хотела умереть. Вот почему ты не должен винить себя. Знаешь, когда кто-то хочет умереть, это что-то совсем личное. Если человек решился, его никто не остановит – и, возможно, останавливать не надо и пытаться.

Я обдумывал сказанное.

– Тебе надо согреться.

Она встала и принялась снимать китель.

– Разумеется, нам нужно соблюдать осторожность, – добавила она.

– А если кто-то войдет?

– О, я поставила у входа сторожевой бот. У командиров есть свои привилегии.

Она улыбнулась, закончила раздеваться, отбросила простыню и легла рядом со мной.

Так началась моя первая связь с мифическим существом, о котором я был наслышан, но до тех пор чисто теоретически, – со Зрелой Женщиной.

Это было что-то вроде служебного романа, знаешь, когда общение урывками – это половина удовольствия и вся острота ощущений. Весь день мы исполняли каждый свой долг, а потом спокойно проводили ночи вместе. Хороший секс. Для меня это была своего рода школа. Я учился не торопиться. Правильно пользоваться ртом. Выучился разным штукам, о которых слышат, но прежде сам не пробовал. По-французски это называется ligotage [46] Связывание (фр.). .

– Веревки всегда должны оставлять следы, милый, – поучала она.

Но это было не так-то просто. Начальник не перестает быть начальником, даже в постели. Мне приходилось терпеть замечания в духе «мамочка лучше знает», типа: «Иногда, милый, ты совсем как маленький». Это не касалось моих физических кондиций, которые в то время были куда лучше, чем просто «в порядке».

Еще я много выслушал о трудностях женщин в мире, который, несмотря на вековые усилия, все еще оставался мужским по существу. О том, о чем до той поры как-то и не задумывался.

– Женщина-командир, – сказала она, – должна быть по крайней мере втрое строже мужчины. Любой намек на слабость – это приговор. Мужчина-командир может быть добр и терпелив, и все говорят: «Офицер и джентльмен!» А когда женщина ведет себя точно так же, думают, что это всего лишь очередная сучка, и пытаются ею воспользоваться. Мужчина может спать с кем попало – или же нет; если нет – он высокоморален, если да – он крутой мужик. Но если женщина-офицер спит с кем попало, ее называют шлюхой, а если нет – лесбиянкой.

Она научила меня многому касательно храбрости.

– Помню одного мерзкого типа в военном училище. Он любил говорить: «Я буду держать для командира ночной горшок, но едва он поскользнется, я ему этот горшок на голову надену». Так вот, этот паршивец продержался до первой серьезной опасности – и сдулся. Немного коварства на нашей службе не повредит, но оно не заменит доблесть. В конце концов, надев форму, ты показываешь готовность жить в опасности.

– И тогда нужна доблесть.

– И логика. В опасной ситуации лишь доблесть логична.

Я прежде никогда не смотрел на это под таким углом. Но это правда – потеряв голову, шкуру не спасешь. И – напомнила она мне – никогда не забывай товарищей.

– Sauve qui peut [47] Спасайся кто может (фр.). – каждый сам за себя – это начало конца. Когда каждый пытается спастись сам, дисциплина рушится, и гибнут все.

В общем, я узнал у нее немало приятного, немало нужного – и такое, что я не особо хотел знать, но все равно узнал. Было и то, что я хотел выяснить, но не выяснил. Однажды я сказал, что видел на носу корабля кожух для ССС, и спросил, зачем нам такое серьезное оружие при выполнении столь банальной миссии. Она ответила, что есть вещи, которые она временно не может обсуждать. И все.

Наши отношения длились уже месяца два, командирская каюта стала мне как родная, и я наконец осмелился задать вопрос, который боялся озвучить с нашей первой ночи. Был тихий вечер, и – как обычно в Пузыре – ничего не происходило. Она красила ногти.

– Мари?

– Что? А, понимаю. Тебя что-то тяготит.

– Я тут думал… ну, уже давно… гм… как же Заяц пробралась на борт. В Полярный Круг. Как ей удавалось перемещаться по кораблю ночью, когда все двери заперты.

– Ну, – сказала Мари, – полагаю, у нее был союзник, кто-то из членов команды.

Я подождал. Ее руки не дрожали, ничуточки. Поскольку она не собиралась продолжать, мне пришлось самому продвигаться дальше.

– Я хотел бы знать, кто был ее сообщник… союзник.

– Возможно, ты не хочешь этого знать, – сказала она.

Лак ложился идеально ровно. Он был бесцветный – просто прозрачный.

– Разве?

– Да.

Я был молод и потому собрался сказать кое-что еще, но она подняла глаза и пронзила меня взглядом, похожим на длинный холодный стальной кинжал.

– Ты права, – быстро сказал я. – Не хочу.

Вопреки нашим попыткам соблюдать осторожность, Хесус прекрасно понимал, что происходит. Как, оказалось, и все остальные. Уверен, о нашем с Мари романе узнали все, кто находился на борту скажем, через восемь часов после того, как мы впервые занялись любовью. Однажды я спросил Хесуса, что говорят люди.

– Рядовые думают, что это круто, – сказал он. – Они решили, что раз ты подобрался к командиру, им тоже будет с этого толк: благо для тебя – это благо для всех них. Синие мундиры не переживают, если ты вдруг прыгнешь через их головы, например, по части повышения – ты же не состоишь в Космической Службе, у тебя другой тотем. Я страшно рад, что живу теперь один – больше не приходится слушать, как ты храпишь и пускаешь газы. В общем, все довольны – и ты, надеюсь, тоже.

Он ухмыльнулся и легонько толкнул меня в плечо.

– Все любят тебя, Кон, и ее тоже, и им нравится, что про вас можно посплетничать. В Пузыре же скучно, сам знаешь.

Мари относилась ко всему этому спокойно и практично. Когда я упомянул о сплетнях, она сказала: «Да кому какое дело? Я командир и при условии следования правилам могу делать, что хочу. Однако приятно осознавать, что товарищи находят нас занятными».