Феликс Пальма - Карта хаоса

Конан Дойл с Мюррем ждали продолжения, а Уэллс все никак не мог решить, с какого конца приступить к действительно похожему на бред рассказу.

– Артур, Гиллиам, – произнес он наконец, – я знаю, что вам будет трудно в такое поверить, но этот умирающий старик… это я.

– Баскервиль – это ты? – переспросил Мюррей после паузы.

– Да, но не в точности я.

– Не в точности ты… И как твои слова следует понимать?

– Просто он – это Уэллс из другого мира.

Мюррей обалдело затряс головой, а Конан Дойл по-прежнему молчал и недоверчиво переводил взгляд с друга на тело кучера.

– Этот Уэллс явился из мира, параллельного нашему, – стал объяснять Джордж и, прежде чем миллионер успел возразить, носком ботинка нарисовал на земле две параллельные линии. – Его родной мир является почти точной копией здешнего, повторяет его во многих деталях, но есть и отличия. Так вот, каждый обитатель того мира имеет своего двойника в нашем, или, что одно и то же, каждый из нас имеет свою точную копию там – двойника, который проживает похожую жизнь, иногда с небольшими отличиями, а иногда и с довольно важными. Тот мир, в свою очередь, ничего не знает про наше существование. – Уэллс сделал паузу, поглядел попеременно на каждого из слушателей и продолжил: – В том мире тоже есть некий Гиллиам Мюррей и наверняка есть Артур Конан Дойл… Если, конечно, у твоей матушки не случился во время беременности выкидыш, ведь тогда твой двойник просто не родился на свет, – обратился он к Артуру. – Или ты родился, но умер от малярии в Африке, куда отправился в юности. А может, он избежал смерти, как и ты, а потом стал писателем, хотя, не исключено, придуманный им знаменитый детектив зовется Шерринфордом Хоупом  [34]. А может, в том мире Артур Конан Дойл остался всего лишь честным врачом и мечтателем, любителем рыцарских романов и неудачливым игроком в крикет. Варианты, как видите, бесконечны.

– Сомневаюсь, что мой близнец не играет в крикет так же хорошо, как и я, – уточнил Конан Дойл с полной серьезностью.

– Кто знает, Артур, кто знает… – Уэллс улыбнулся. – Зато я могу заверить вас в следующем: мы с моим близнецом прожили почти одинаковые жизни, по крайней мере до того момента, когда его судьба резко переменилась. – Джордж затер одну из параллельных линий, нарисованных на земле. – Он тоже написал “Машину времени”, “Человека-невидимку” и “Войну миров”… А также женился на Джейн или, лучше сказать, на ее очаровательной копии, но жизнь его все-таки немного отличалась от моей. В детстве того Уэллса укусила собака, а меня нет. Он никогда не падал с лестницы в мануфактурной лавке, а я падал. Он совершил путешествие в Антарктиду, где потерял два пальца на руке, а у меня пальцы целы. И еще он наделен даром – или это можно назвать проклятием, как посмотреть, – который позволяет ему совершать прыжки в разные миры, а я… Само собой разумеется, я ничего подобного делать не умею.

– Зато ты конечно же наделен даром заставлять нас поверить в самые невероятные истории, – сказал Мюррей.

– А ты уверен, что у Баскервиля это не было бредом? – спросил Конан Дойл с почти профессиональным любопытством, словно и не слышал реплики миллионера.

– Уверен, потому что он упомянул вещи, которые только я один могу знать: мои мысли, сны, детские мечты – то, о чем я никогда никому не рассказывал, даже Джейн. – Уэллс вздохнул и повел подбородком в ту сторону, где лежал кучер. – Этот человек – я, то есть мое “я” из другого мира. И вы должны мне поверить.

Конан Дойл понял, насколько подавлен Уэллс. Он принялся рассуждать вслух:

– Хорошо, Джордж, допустим, так оно и есть и к нам сюда твой двойник попал благодаря своему дару… умению совершать прыжки из мира в мир.

Уэллс кивнул, немного приободренный его словами:

– Да, Артур. Но этот дар не поддается контролю. Что-то вроде латентной способности, которой тот Уэллс владел, поначалу сам того не зная, пока некое ужасное событие не активизировало ее. Так он оказался в нашей реальности – в тысяча восемьсот двадцать девятом году, и тогда ему было почти столько же лет, сколько мне сейчас. Поэтому теперь он – постаревший Уэллс. И поэтому я не узнал его при нашей первой встрече.

– А разве вы уже виделись раньше? – удивился Конан Дойл.

– Виделись, когда мне было пятнадцать лет, на набережной в Саутси. И встреча не была случайной. Он специально меня искал… Точнее, с самого моего рождения наблюдал за мной – издали, незаметно. Имейте в виду, когда он явился в наш мир, никто из тех, кто его знал, еще не появился на свет… А до моего рождения оставалось тридцать семь лет! Он провел большую часть своей жизни как в ссылке – одинокий и потерянный. Вы можете себе хотя бы представить, какие страдания выпали на его долю? С самого начала он попытался вести здесь самую тихую и неприметную жизнь, поскольку боялся, как бы сильные эмоции не заставили его снова совершить прыжок. Кажется, именно они провоцируют перемещение из одной реальности в другую. Он, само собой разумеется, сменил имя и профессию, поскольку не хотел присваивать себе хотя бы часть моего законного будущего. В конце-то концов, в нашем мире именно я настоящий Уэллс. И когда я родился, он пообещал себе, что никогда не будет вмешиваться в мою жизнь, как бы ему того ни хотелось, поскольку последствия подобных вмешательств могут оказаться непредсказуемыми. Но в мои пятнадцать лет он все же не удержался и нарушил собственную клятву. Как раз тогда мать послала меня работать в проклятую мануфактурную лавку в Саутси, из-за чего я чувствовал себя таким несчастным, что иногда по вечерам шел на набережную – мне хотелось броситься в воду и разом со всем покончить.

– Только не это! – воскликнул Конан Дойл, у которого был слишком неукротимый нрав, чтобы примерить на себя мысль о сдаче позиций и самоубийстве.

– Ну, на самом-то деле это была только поза, Артур, – признался Уэллс. – Но в один из таких вечеров мой двойник подошел ко мне, и там, на набережной, состоялся самый удивительный в моей жизни разговор. Между прочим, причина, которая заставила его рискнуть судьбой всего мира, была чисто литературной. В своей прежней реальности он уже написал “Войну миров”, но финал его не удовлетворял: там марсиане сумели захватить Землю. И он подарил мне сюжет в обмен на обещание, что, если я когда-нибудь напишу такой же роман, развязка в нем не будет столь безнадежной для человечества. Так я и поступил. У меня люди в конце концов побеждают. Видимо, мой двойник понимал, что безрадостная ситуация, в которой он оказался, давала ему по крайней мере одно преимущество – возможность улучшить свой собственный роман.

Конан Дойл буквально заржал:

– Ну, ты даешь, Джордж! Жизнь пошла прахом, а тебя заботит только одно – как бы улучшить свой роман! Уже одной этой детали мне хватило бы, чтобы узнать в нем тебя!