Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

Через полчаса солнце вообще исчезло. Сквозь ровный, привычный шум мотора теперь прорывался свист ветра в расчалках и шуршание мелких песчинок, струившихся по плоскостям крыльев, но фюзеляжу. Вокруг все было желто-серым, однотонным, беспросветным. Лишь иногда под крылом проглядывали дымившиеся гребни барханов.

Мы шли почти на бреющем полете. Наш Р-5 бросало из стороны в сторону. Ветер усилился до штормового.

— Смотри внимательнее. Как бы нам не пропереть через реку в Каракумы. Тогда амба.

Я как можно больше высунулся из кабины, чтобы лучше видеть землю. Впрочем, не землю, а клубившийся, струившийся песок… Вдруг мне показалось, что он почему-то потемнел. Затем снова обрел тот же монотонно серо-желтый цвет. Я оглянулся и увидел, как говорят, косым зрением глянцевитые взблески коричневой воды.

— Мы прошли Амударью, — заорал я. — Давай поворачивай.

Попов развернулся на сто восемьдесят градусов и еще больше снизился. Да, это была река. С пяти-шести метров потерять ее было невозможно, и мы полетели над мелкой речной рябью на юг.

— Мост скоро. Смотри его-то не прозевай!

Мост мы увидели одновременно метрах в ста перед носом самолета. Попов сделал горку, «перепрыгнул» через него и плюхнулся на аэродром.

Через двое суток из штаба «Чусара» пришла телеграмма — ответ на наш доклад об обнаруженных в Кызылкуме оазисах. Нам предлагалось «не рисковать больше самолетом» и направить туда «наземную группу для проверки предположения, что саранчи в этих оазисах нет».

Приказ есть приказ. Пришлось его выполнять, хотя не очень-то улыбалось провести несколько дней в безводных песках «адам крылган».

Чарджоуский штаб по борьбе с саранчой поручил агроному Хаджибаеву, хорошо знавшему пустыню, возглавить небольшую экспедицию. В ее состав помимо меня вошел и специалист-энтомолог. На большой плоскодонной лодке с тракторным двигателем, который вращал два колеса с широкими лопастями, мы спустились вниз по Амударье до районного центра Дейнау. Местные власти помогли Хаджибаеву нанять пять верблюдов и несколько ишаков, пригласить трех погонщиков и закупить продовольствие и корм для животных на неделю.

И вот, переправившись через реку, ранним утром мы вышли в поход. Вскоре наш небольшой караван вступил в царство сыпучих песков — многометровые неподвижные волны барханов и мутное голубое небо над ними. Ни деревца, ни кустика. Кивая головами, верблюды спокойно месили песок, поднимаясь на крутые подветренные склоны барханов и спускаясь затем по испещренным мелкой рябью пологим наветренным. Вверх — вниз, вверх — вниз… Ишакам было труднее: их копытца глубже тонули в песке. Но и эти животные семенили бодро, поднимая тонкую пыль.

Когда солнце поднялось, стало нестерпимо жарко. На горизонте в колеблющихся струях раскаленного воздуха замерцали миражи — голубые озера, причудливые горы, купы деревьев… Хаджи-баев приказал остановиться на отдых.

Я лег под гребнем бархана, глотнул немного воды. Она была уже теплой и не утолила жажды. Но много пить в таком походе днем нельзя. Надо терпеть до вечера.

Я лежал и думал о том, какие огромные пространства земли на нашей планете заняты пустынями. Сахара больше Европы. Каракумы и Кызылкум больше половины Европейской части нашей страны. А еще есть Гоби, Калахари, огромные пустыни Австралии… Вероятно, я задремал, потому, что не заметил, как ко мне подошел Хаджибаев…

— Трудно? — спросил он.

— Терпеть можно, — улыбнулся я в ответ.

— Мы прошли километров пятнадцать, — продолжал Хаджибаев. — До ночи пройдем еще не более десяти. Стало быть, до ваших оазисов трое суток пути, как я и рассчитывал. До них ведь семьдесят — восемьдесят километров?

— Да, мы летели около получаса.

— Если вы ошиблись и через трое суток наш караван не выйдет к оазисам, вернемся, — сказал Хаджибаев. — Пусть ваше открытие потом проверяют специалисты-географы, — он усмехнулся. — Двинемся отсюда в шестнадцать.

…О путешествиях в пустыне рассказывалось много. Поэтому я не буду детально описывать нашу экспедицию в пески «адам крылган». Скажу только, что продолжалась она восемь дней, что добрались мы до зеленых долинок, увиденных Родионом Павловичем Поповым и мною. Обратный путь был тяжек и для людей, и особенно для вьючных животных, хотя шли они налегке. Саранчи в долинках мы не обнаружили, но птиц, змей, ящериц и джейранов немало.

Откуда же взялась в сыпучих барханных песках вода и благодаря воде жизнь? Лишь вернувшись в Москву, я догадался об этом. Но сначала расскажу еще об одной истории.

Из Чарджоу наше звено вызвали в город Мары и поручили вести авиаразведку саранчовых «кулиг» в долине реки Мургаб.

Вечером в школу, где мы разместились, пришел московский профессор Николай Сергеевич Щербиновский — главный энтомолог республиканского штаба. Высокий, сухощавый, с немодной тогда округлой шкиперской бородой. Одетый в парусиновый костюм, в брезентовых сапогах и тропическом шлеме, с планшетом через плечо, он имел вид настоящего путешественника. Впрочем, Щербиновский и был таковым. Крупнейший специалист по насекомым-вредителям, он объездил Среднюю Азию и Закавказье, несколько раз побывал в Афганистане, Иране, Турции… О своих приключениях в труднодоступных районах, где он изучал гнездовья саранчовых, Николай Сергеевич рассказывал увлекательно. Может, именно его рассказы побудили меня — члена научного кружка биофака Московского университета — попроситься в 1927 году в опытную авиаэкспедицию но борьбе с азиатской саранчой в плавнях Сырдарьи.

Но на сей раз Щербиновский был немногословен. Сначала он расспросил нас о том, что мы видели в Восточной Туркмении, а потом сообщил о положении на «саранчовом фронте» во всей республике.

К концу августа борьба с залетевшими в Туркмению стаями шистоцерки была уже в основном закончена. Большого урона посевам и садам налет не принес. Победили организованность, широкое участие населения.

— Теперь, — сказал в заключение Щербиновский, — очень важно найти не обнаруженные еще стаи в малонаселенных местах, потому что скоро шистоцерка начнет откладывать яйца. Ваша задача — осмотреть окраины Мургабского оазиса, от Каракумов до афганской границы. Начинайте полеты с завтрашнего утра. На одной из машин полечу наблюдателем я сам.

Когда мы наутро шагали на аэродром, улицы города были еще пустынны. За последними домиками окраины открылось поле, поросшее чахлой полынью. Серая, растрескавшаяся земля то тут, то там скрывалась под песчаными наносами. Они длинными плоскими языками тянулись с северо-востока. Пустыня наступала оттуда. Рогатые ящерицы, выползшие погреться, при нашем приближении, мелко задрожав, скрывались в песке. На этом поле и стояли два наших Р-5.