Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

А лось, повалив изгородь, медленно брел в тайгу. Кто-то сбегал в избу за карабином, но он оказался без патронов: их Николай Иванович хранил в известном ему одному месте.

Для Карла от мира остался квадратик скудного оконца, прорубленного на высоте человеческого роста. В этот квадратик влезла бы домашняя кошка, но не рысь, и все же Карл не отводил взгляда от этого квадратика и готовился уже прыгнуть к нему.

Но тут кто-то из бригады, жаждущий рассмотреть плененную рысь, вспомнил об оконце. Разумеется, дверь приоткрыть никому не приходило в голову, потому что о коварстве и свирепости рысей все были наслышаны. Но оконце — другое дело, и к нему тотчас же прильнул самый любопытный из членов бригады.

— Сейчас она тебя по глазам-то — бац!

Но такие реплики парня не напугали. Он молча, затаив дыхание, вглядывался в темноту хлева, пока его не оттерли потерявшие терпение товарищи. Впрочем, никто ничего, кроме горящих глаз зверя, не увидел: заглядывая, каждый сам себе загораживал свет. И тогда притащили электрический фонарик, и желтый луч скользнул по Карлу, прижавшемуся в углу.

После того как первое жгучее любопытство было удовлетворено, стали решать, что делать со зверем. Кое-кто довольно настойчиво подступился к Николаю Ивановичу с требованием выдать припрятанные патроны, на что инженер отвечал, что патроны и карабин, согласно инструкции, предназначены только для сигнальных и оборонных целей.

— Один всего патрончик! Для хищника! Да спишешь! — с шумом подступали к Бутовичу.

И он вроде как начал сдаваться:

— Одним патроном не попадешь…

— Да я хоть в левый глаз, только дай!

— Один, разве…

Но в бригаде существовали и другие мнения:

— Пуля от карабина, да с такого расстояния… Да от рыси мокрое место останется.

Бутович, услышав про «мокрое место,», неожиданно разозлился, даже топнул:

— Ни одного не дам! — И напористо зашагал прочь, к избушке, и, входя в нее, опять хлопнул дверью. Возле хлева еще долго спорили.

— А я говорю, надо веревкой, чтобы не испортить шкуру!

— Тебе бы самому веревку на шею!

— Зверь будет сидеть до возвращения Володьки Бурмистрова! — крикнул, выглянув из избушки, Николай Иванович. — На этом собрание объявляю закрытым!

— Это верно, — послышались голоса. — Володька эти дела знает, охотник!

Постепенно интерес к рыси иссяк. В окошко вновь смотрели на Карла клочок неба да верхушки ближних елей. Но он уже не обращал на все это внимания; когда гомонившие парни отдалились, зверь осторожно приподнялся, подошел к стене, обращенной к тайге, и внимательно осмотрел ее…

Ближе к вечеру где-то вдалеке послышался стук моторки. Первым ее услышал Алферов:

— Гадом буду, дядя Вася едет!

Все снова высыпали на берег, наперебой зычными голосами требуя тишины, стали прислушиваться.

Дядя Вася Сычогер был лесником в здешних краях и хозяином этой таежной усадьбы. До недавнего времени он вместе с женой жил в избушке, имел в хозяйстве небольшой огородик и коровенку. Но с апреля, как раз с момента приезда бригады, все у дяди Васи пошло прахом. Жена, поддавшись на уговоры снохи, уехала в Котлас нянчить внука; коровенку, потерявшую способность давать молоко, прирезали на мясо для бригады, а сам дядя Вася, бросив на произвол судьбы огород, выпросил отпуск, съездил в Котлас, пожил там недельку в трехкомнатной квартире у сына и вдруг страстно захотел выйти на пенсию и жить в городе. Но пока ему не находилось замены, и он в третий раз за лето и осень ездил добиваться правды в лесничество, в Усть-Талую, за триста километров вниз по течению реки.

Мотор, то удаляясь, то приближаясь, тарахтел еще не меньше часа, прежде чем лодка, пройдя все изгибы реки, наконец показалась. И сразу же все увидели, что в ней не один, а двое.

— Да это же Володька! Во-лодь-ка! Ура!

Ну конечно, только Володька способен перехватить «попутку» в огромной тайге! Бутович улыбался, как все, но и завидовал этому пареньку, который, несмотря на то, что был на целых пять лет его, Бутовича, моложе, пожалуй, слишком часто, хотя и нисколько не обидно, проявлял свое превосходство.

Лодка причалила. Володька выскочил на берег. Парни, наперебой рассказывая новости, шутя и гомоня, тормошили бригадира, тянули его в разные стороны, как муравьи добычу. Он же, никого в особенности не слушая, устало улыбался. Увидев строгое лицо Бутовйча, отстранил парней, подошел.

— Ты извини, Николай Иваныч, так получилось… — только и сказал он в оправдание за свою четырехдневную отлучку.

И наверное, случившееся с ним за это время так и осталось бы для всех тайной, если бы его не потащили смотреть плененную рысь. Услышав, как она появилась, Володька покачал головой:

— Вон оно что… Это я в лося пальнул. Раненый он был, видать, подрался. Смотрю, добить надо, все одно сгинет, да, понимаете, патрон не тот сунул, с мелкой дробью, пятым номером. Опять только поранил. Все одно пропадет… Догнать бы надо, да вон дядя Вася говорит, вертолет завтра будет — по домам, значит.

О пленнике, сидящем в хлеву, не было больше разговора. Но дядя Вася среди застольной неторопливой беседы вдруг сказал с какой-то печалью:

— Хороший оморочо… Токо шибко худой…

Один из парней схватил кусок колбасы со стола.

— Я отнесу! Что это мы — как звери!

— Однако не ходи, — посмотрев на колбасу, сказал дядя Вася. — Его такой колбаса есть не хоти. Его живой мясо давай, кровь.

…А Володька, когда все заснули, встал и вышел из дома. Проснувшийся в этот момент Николай Иванович, не придав такому обыденному поступку никакого значения, повернулся на другой бок, чтобы снова заснуть, как вдруг услышал шевеление на печке и увидел, что дядя Вася сел, свесив ноги.

— Володька оморочо шибко смотри… — непонятно сказал он, видимо зная, что Бутович не спит.

«Да зачем?! Черт знает что!» — хотел сказать Николай Иванович, но как раз тут ему показалось, что он слышит, как Володька отставил лопату, припиравшую дверь хлева, затем эта дверь скрипнула… И Володька вошел в хлев, не притворив ее. И голос бригадира послышался.

— Что такое? Спятил он? Да рысь его!.. — Бутович соскочил с нар.

— Твоя спи спокойно, Николай Иванович, — быстро сказал дядя Вася.

— Спокойно?!

Карл в эту минуту увидел перед собой проем распахнутой двери и в нем тайгу и голубеющий под луной снег. Он слышал потрескивание ломаемых рекой мелких льдинок, его уже коснулось движение воздуха, не смешанного с чужими запахами, но он ничему этому не верил, потому что ничто из этого ему не принадлежало. Рядом стоял человек.

Володька нетерпеливо шевельнулся. Карл чуть отпрянул, ощетинился. Дверной проем раскрылся еще шире. Треск льдинок, тайга и свет луны властно позвали к себе…