Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

— Это своего рода остракизм, — объяснил Накамура. — В давние времена в деревне все были связаны между собой очень тесно. И нарушитель спокойствия становился бедствием для всех. В особых случаях в деревне объявляли «мура хачибу» — лишение обидчика помощи общины. И человек, подвергнутый такому наказанию, вынужден был один убирать урожай или сам втаскивать свою лодку на берег. Он лишался права участвовать в каком бы то ни было совместном действии, включая собрания общины. Даже если загорался его дом, ему приходилось одному бороться с огнем. А главное, — добавил Накамура, — страдала также и его семья. И это было самым худшим наказанием, на которое в те времена могла обречь преступника маленькая деревня.

С самого начала нашего пребывания на острове мы подружились с одним молодым рыбаком и его женой — беднейшей четой в общине, едва зарабатывавшей на жизнь ловлей рыбы способом «та-теами»: большие жаберные сети натягиваются на дне моря, чтобы поймать рыбу, принесенную течением. Для завершения знакомства со всеми способами ловли рыбы, принятыми на острове, мы попросили разрешения выйти с этой парой в море. Согласилась чета неохотно.

И день оказался неудачным. После многих часов тяжкого труда — вытаскивания и установки сетей при помощи примитивной лебедки — весь улов составил менее двух десятков небольших рыбешек, ни одна из которых не годилась на продажу.

Каждый раз, когда сети вытягивали со скудным уловом, рыбак и его жена прикрывали свое смущение взрывами смеха и шуточками: насколько, мол, легче поднимать пустые сети, чем полные.

И хотя мы с Джимом разделяли их разочарование, правила этикета не позволяли нам показывать этого. И нам приходилось смеяться вместе с ними.

Наконец-то неудачный день закончился.

Но с того времени паши друзья стали нас избегать, хотя в такой деревне, как Футагами, трудно не столкнуться носом к носу. Как только они замечали нас на берегу, прятались в каюте своей лодки или тут же отплывали в море. Даже их дети, которые раньше любили играть с нами, предпочитали теперь держаться на расстоянии. Наконец я спросил обасан, которая была нашей советчицей, что же нам делать.

— Ничего, — отвечала она. — Если вы снова станете их благодарить или подарите что-нибудь, вы лишь напомните про их позор. В душе они по-прежнему ваши друзья. Но есть силы, не зависящие от наших чувств. Наберитесь терпения, пусть пройдет немного времени. И тогда, быть может, все уладится…

Времени потребовалось много — больше месяца. И «все уладилось» лишь в самый последний день.

Мы устроили небольшой вечер в зале собраний рыболовецкого кооператива. Поскольку пригласить всю деревню мы не смогли, позвали тех, с кем успели сойтись ближе всего: Тадайоши Маэду, строителя лодок, акушерку Мацузаки, старосту Накамуру и, конечно же, обасан, которая любезно согласилась стать устроительницей вечера. Были приглашены также Тацуносуке Нишино и рыбаки, включая Тацуо Хисано, ловца осьминогов, и еще около двадцати жителей деревни. Мы включили в список приглашенных и рыбака-неудачника с его женой. И как предсказывала обасан, приглашение они приняли.

Ни Джим, ни я не представляли себе, как будут выглядеть наши друзья на званом вечере. По правде говоря, некоторых из них мы едва узнали. Вопреки обычаю мужчины привели с собой жен (мы их просили об этом). Но все были совершенно неузнаваемы. Куда делись мешковатые рабочие брюки и примитивные шляпы! Вместо них самые роскошные кимоно, какие мне приходилось когда-либо видеть. Некоторые были извлечены для этого случая из старых фамильных сундуков. И мне вдруг пришло в голову, что из-за «солнечных» шляп я не разглядел лиц половины женщин. А многие из них прямо-таки красавицы! Мужчины тоже выглядели весьма респектабельно в кимоно темных оттенков, надетых вместе с «хаори» — элегантным верхним жакетом из шелка.

На этот раз наступила наша с Джимом очередь восклицать: «Ирасшаймазе!» («Мы рады вам!») — и усаживать каждую пришедшую пару. Но этим и ограничилось то, что наши гости позволили нам. Легко и непринужденно они взяли инициативу в свои руки и сделали это прощание незабываемым.

Длилось оно долго. Провозглашались тосты, пили сакэ — рисовую водку, пели и танцевали традиционные танцы «одори». Госпожа Нишино безуспешно пыталась научить нас с Джимом танцу, который символизировал жатву. Но ее муж заметил добродушно:

— Это совершенно безнадежно. Таким способом мы никогда не соберем урожай!

Посыпались веселые шутки. Мы узнали, что господина Нишино за его любовь к земледелию соседи прозвали «профессором сладкого картофеля». Когда обасаи рассказала, как я боюсь ее ванны, меня тут же окрестили «Гоэмоном — разбойником, сваренным заживо».

А так как имя Джима Стэнфилда напоминает имя легендарного японского правителя — Джимму Тенио, его стали называть Тепно-сан, то есть «уважаемый император». Мне было приятно видеть, что рыбак-неудачник и его жена тоже развеселились и участвуют в развлечениях. Вечер окончился поздно. Обычно в такие часы Футагами давно уже спит…

Мы возвращались домой берегом. Идя вдоль набережной с неясными очертаниями стоящих на якоре лодок, я вспомнил строки стихов, написанных о Футагами директором местной школы Токуй Йошихагу, которые он только что прочел нам:

Ранним утром следующего дня на катере, прибывшем из Мацуямы, мы покинули Футагами. Несмотря на то что прощальный вечер закончился поздно, многие из наших друзей были уже в море — их лодки далекими точками темнели на горизонте.

К нашему удивлению, проводить нас вышли более пятидесяти жителей деревни. Кто-то принес серпантин, чтобы протянуть его между катером и берегом. А в качестве подарков притащили столько микана, что, погрузив его, можно было бы утопить рыбачью лодку.

Сопровождаемые прощальными возгласами, мы взошли на борт. Катер отвалил от причала, и мы наблюдали, как обрываются одна за другой ленточки серпантина. Я заметил Нишино, который даже оставил по случаю проводов свои сады. Увидел Шинйи, нашего юного друга, в последний раз показывавшего на пальцах свою любимую игру «ян кен пон».

И наконец, в толпе провожающих была обасаи. Она стояла в конце причала и энергично, как сигнальщик флажками, размахивала своим фартуком.

Сложив рупором ладони, я крикнул ей:

— Мы вернемся, обасан! Грейте воду для ванны!

И я уверен, что она греет.

Об авторе

Уильям Грейвз— один из многолетних сотрудников американского журнала «Нейшнл джеографик». Неоднократно выступал на его страницах со статьями и очерками. В настоящее время один из редакторов-ассистентов журнала. В нашем ежегоднике публикуется впервые.