Юрий Иванов - На суше и на море. 1974. Выпуск 14

Были у крохотных насекомых и другие странности, но о них я расскажу позже. А сейчас пора к магниту.

Я ошалело глядел на чашку Коха, в которой мелиттобии и не думали реагировать на близость магнита. Лишь несколько насекомых ползало по крышке в разных направлениях, все же остальные сбились в кучу уже в другом месте — на той стороне чашки Коха, что была ближе к окну. Эта-то привычка мелиттобий была мне давно знакома. Называется она фототаксисом и заключается в том, что насекомое стремится к источнику света. Мои мелиттобии особенно дружно собирались на самой освещенной стороне сосудов по утрам; достаточно было быстро повернуть чашку на 180 градусов, как в сторону окна широким фронтом двигалось забавное «войско» маленьких черных солдатиков.

Может быть, стремление к свету оказалось сильнее «магнитной страсти»? Но почему же ни одной мелиттобии не было на освещенной стороне чашки час назад?

Я вертел в руках подковку магнита, размышляя обо всем этом. Потом поставил его опять на чашку Коха; и тогда к его концам поползли некоторые наезднички. Показалось? Нет, вот еще одно крохотное насекомое, из тех, что ползали снизу по крышке, повернулось головкой к магниту и, поведя усиками, двинулось прямехонько на «южный полюс». За ним еще одна, еще и еще… Такая же картина у «северного полюса»: вот под стеклом напротив оконечностей магнита уже собрались небольшие кучечки насекомых; эти скопления все растут, растут; вот почти все остальные мелиттобии повернулись, и неспешно, но уверенно шествуют именно сюда, к этим двум пунктам… С затаенным дыханием я смотрел на загадочную картину «притягивания» насекомых магнитом.

Но уже одиннадцатый час. Нужно быстро собраться и — какая жалость! — уходить. Ничего не поделаешь: в десять сорок начинаются мои уроки в художественной школе. Опаздывать нельзя. Но стоит ли паниковать? Теперь можно чувствовать себя более спокойным: феномен повторяется, притягательные свойства магнита, исчезнувшие в девять утра, начинают, как видно, нарастать к полудню. Интересно, черт возьми, интересно!

Нужно набраться хладнокровия и терпения и повнимательнее наблюдать. Загадка будет разгадана!

Полное видовое латинское название нашего наездничка — Melittobia acasta. Есть и другие виды мелиттобий, они тоже паразитируют на насекомых и тоже имеют свои, особенные повадки. Чтобы знакомство ваше с мелиттобиями было более полным, не обойтись без всех «официальных титулов». Итак, вид — акаста, род — мелитгобия, семейство — эвлофиды, надсемейство — хальциды, подотряд — стебельчатобрюхие, отряд — перепончатокрылые, класс — насекомые. Громоздкость этих рангов и категорий — следствие не только большого числа видов насекомых, но и раз личных степеней взаимного их родства. Большинство читателей найдет здесь своих давних знакомых разве что в ранге подотряда: к стебельчатобрюхим перепончатокрылым относятся муравьи, пчелы, осы. Но вот кто такие хальциды и тем более эвлофиды, знают лишь немногие специалисты. Так что с одной из эвлофид — мелиттобией, по всей вероятности, читатели здесь знакомятся впервые. Поэтому, думается, не лишне рассказать об интереснейшем предположении ученых.

Исследователи приходят к выводу, что «семейная жизнь» мелиттобий кое в чем близка к таким сложноорганизованным насекомым, как муравьи. Быть может, инстинкты далеких муравьиных предков, «прамуравьев», живших еще не семьями, а в одиночку, имели много общего с повадками наших наездников. И именно из подобных рефлексов и повадок сформировались сложные взаимоотношения в муравьиной семье с дальнейшим распределением разнообразных обязанностей.

В самом деле, жизнь мелиттобий очень отличается от жизни прочих наездников именно в «муравьиную сторону». Во-первых, у них есть постоянный «дом», гнездо, где воспитывается несколько поколений насекомых. Гнездо, правда, не свое, чужое, но все же в этом обиталище выводок мелиттобий «прописан постоянно». Постоянный же дом — это прогресс, шаг вперед к «общественной» жизни. Во-вторых, самка отыскивает «провизию», которой питается и сама, и «кормит» ею же личинок. «Кормит» не в полном смысле: личинки питаются сами, но зато мать от них далеко не отходит, находясь неподалеку, в том же гнезде. Это уже второй, более значительный «шаг к муравьям». В-третьих, мамаша-мелиттобия жива и тогда, когда ее потомство становится крылатым, причем не только первого, но даже второго и третьего поколений. До настоящей семьи здесь уже, как видите, совсем недалеко.

Есть и другие признаки, роднящие мелиттобий с муравьями, но здесь я рискну добавить лишь один штрих, чисто это логический, подмеченный мною как у мелиттобий-самочек, поселившихся в пчелином гнезде, так и у молодых муравьев-лазиусов и кампонотусов, впервые заложивших новое гнездо и ожидавших первое потомство. И у тех и у других одинаковы многие привычки: характер движений, неторопливость и, если можно так выразиться, некая «отрешенность», отчего насекомое кажется таинственно-глубокомысленным.

На всех своих шестиногих питомцев у меня заведены «досье» — папки, куда раз за разом в хронологическом порядке складываются листы, листки и даже клочки бумаги с записями и зарисовками. Одни «досье» тощие (и таких большинство) — это перегнутые вдвое странички с одним-двумя набросками и парой записей: «Наблюдения прекращены по случаю преждевременной (или естественной) кончины какого-нибудь крохотного лесного аборигена, унесшего, так сказать, с собой все свои секреты». Другие пачки потолще: было кое-что поинтересней. Третьи (а таких всего несколько) неимоверно распухли. Приходится заводить новую папку.

«Дело о мелиттобиях» тоже отделилось от «Жизнеописаний пчел-листорезов»: именно в гнезде этой дикой пчелки я и увидел впервые пигмея-наездника. Ячейки листорезов — цилиндрические стаканчики, сработанные пчелой из искусно свернутых обрезков листьев, — наполняются медовым тестом, в которое откладывается яичко. В крышке одного из стаканчиков я и обнаружил проеденную кем-то маленькую дырочку. Сразу же вскрыл зеленый домик и не ошибся: кроме личинки пчелы там находился крохотный незнакомец (тогда я еще не знал его названия). Он меня вовсе не испугался, а немного подождал, повел усиками, повернулся и невозмутимо отступил в глубину чужой квартиры, куда-то за толстую спину пчелиной личинки.

Квартирант оказался необычайно интересным. И во все последующие часы, когда, затаив дыхание, наблюдал крошек мелиттобий, я в своей нехитрой любительской лаборатории испытал высшее счастье натуралиста и исследователя — счастье общения с Живой Природой.