Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

— Крысы и те уже покинули этот гроб, а вы, морячки, ждете, когда наконец наступит срок пустить пузыри…

В наступившем затишье его услышали все.

— Смотрите! — Пикар указал налево.

Головы моряков повернулись в указанном направлении. Уже наступил рассвет, и, хотя низко нависающие над морем тучи сгущали мрак, все ясно увидели, что не более чем в пятидесяти ярдах находятся скалы. Скала, на которую напоролся «Леопольд», не была одинокой. На таком же расстоянии от скал под вспененными волнами угадывалась суша. А близость суши — это жизнь! Но близок локоть…

— Крысы, поверьте, уже там… завтракают… — Пикар рассмеялся, разрядив истерическим смехом нервное напряжение последних дней.

И хотя ураган еще не утих, он уже не был так страшен — в сердца вселилась надежда: недалеко земля! Путь к ней прегражден лабиринтом рифов и скал, вероятно, не все достигнут суши, но лучше погибнуть в борьбе, чем цепляться за обломки стонущего, истерзанного парусника, доживающего последние часы. Надежда звала к действию!

Один из матросов, видимо, не раз смотревший в глаза смертельной опасности, связал обрывки снастей, один конец вручил остающимся на корабле, взял другой и, махнув на прощание, отдался на волю клокочущего вала, который тут же унес его к скалам. Бесстрашный моряк надеялся добраться до них и закрепить конец, чтобы, держась за канат, остальные могли с меньшей опасностью покинуть судно. А потом можно было перебраться и на сушу… Взоры всех обратились к смельчаку, словно гипнотизировали его — от успеха предприятия так много зависело. Корабельные Обломки, которыми жонглировали волны, вырвали конец у матроса и в то же мгновение — о, боже! — он скрылся в волнах, а обломки уже плясали там, где исчез несчастный… Стон вырвался из уст матросов на «Леопольде»!

Но героический поступок моряка, пожертвовавшего жизнью ради спасения товарищей, послужил добрым примером. От группы отделился другой старый моряк — Гретри. Он обвел товарищей глазами и пошевелил губами, но ничего не сказал. А может быть, что-то произнес? Разве услышишь слова в дьявольском реве урагана? Гретри, держась за канат, бросился в воду, пытаясь добраться до скал. Но, когда прошумел очередной вал, Гретри уже не было видно на поверхности. Лишь волна швыряла конец, который секунду назад держал моряк.

Если бы Пикар был моложе и не страдал нажитым на море ревматизмом, сковывающим движения, он бы… Но что поделаешь! К тому же он как капитан — дьявол побери! — должен оставить корабль последним! И Пикар, еще не теряя надежды на спасение, громко спросил:

— Кто еще умеет хорошо плавать, матросики?

Из восьми человек откликнулся только один. Вот когда сказалась прижимистость Пикара, оттолкнувшая опытных моряков, но не искателей приключений, мечтавших лишь добраться до Америки. Что мог сделать еще один пловец в этом лабиринте скал при неутихающем шторме?

Пикар лихорадочно думал. Корма судна уже разрушена, скоро наступит черед и носовой части. Надо торопиться. Неужели нет никакого выхода? Ведь берег так близок, там, за скалами! Может быть, закрепить конец на еще не смытом волнами обломке фок-мачты, обрубить такелаж, связывающий его с кораблем… Волна смоет обломок, отнесет к скалам, он застрянет между ними, тогда, держась за трос, можно будет…

Но эту идею осуществить не пришлось. Один за другим накатились три гигантских вала, которые и завершили разрушение «Леопольда». Носовая часть судна пошла ко дну, а вместе с ней и все девять человек — последние из экипажа.

…Луи Тусен, волей провидения оставшийся в живых, рассказывал: «Когда волны хоронили «Леопольда», а ураган отпевал его бренные-останки, после множества чувствительных ударов о скалы мне показалось, что я нахожусь на дне. Вдоволь наглотавшись морской воды, я собрал последние силы и пытался всплыть на поверхность. В глазах мелькали огненные круги, мне необходим был хотя бы глоток воздуха, сердце замирало в груди, я чувствовал, что теряю сознание. И тут я энергично — ведь дело шло о моей жизни! — оттолкнулся от скалистого дна, который, оказалось, поднимался круто вверх. Шум в ушах, внутренности как будто раздирают острые когти, но я цепляюсь за выступы скалы и наконец вдыхаю глоток живительного воздуха, смешанного с солеными брызгами. Жив! Я очутился на скале, гладкой, словно отполированной, не за что уцепиться. Я скользил, сползал к воде. Последним отчаянным усилием я поспешил взобраться повыше, чтобы стать недосягаемым для волн.

Вглядевшись в клокочущие волны, я увидел Пикара и некоторых других моряков, барахтающихся между скал. Держась за обломки, они, видимо, напрягали все силы, чтобы достичь берега. Многие уже были совсем близко — в пятнадцати — двадцати ярдах от меня. Я осторожно спустился вниз и ловко поймал прибитый волной конец, думая бросить его товарищам, но набегающий вал заставил меня вновь подняться на скалу как можно выше. Когда вал, рассыпая миллионы брызг, отпрянул, никого уже на волнах не было видно. Исчезли и остатки корабля. Море разметало и поглотило все, торопясь скорее замести следы своего очередного преступления!»

Луи Тусен долго смотрел на роковое место гибели «Леопольда», словно все еще не верил, что парусника больше не существует. Все пережитое за какие-нибудь сутки смешалось в его сознании в фантастический клубок, напоминающий кошмарные, неправдоподобные сновидения. Ему вспомнились бесконечные наивные разговоры в кубрике после вахт о чудесах и богатствах заокеанского мира, которые — только пожелай! — могут принадлежать каждому. И вот теперь этих мечтателей поглотил властный и негостеприимный Тихий океан. Словно в горячечном бреду ему показалось, что перед ним не ребра скал, торчащих из воды, а тела его погибших товарищей. Тусена затрясло как в лихорадке. Он подумал, что сходит с ума…

Море становилось все более смирным, все менее высокие волны взлетали на скалистые берега острова, словно ураган решил прекратить свое неистовство, как только завершил уничтожение корабля. Вот уже волны набегают совсем лениво, обессиленно. Посветлели тучи, излив потоки влаги в бескрайний океан. И ветер угомонился, присмирел, вдосталь насытившись бесшабашным разгулом.

Новоявленный Робинзон не мог знать, долго ли пробудет на этом клочке суши. Он даже не ведал, обитаем ли остров, но, как моряк, полагал, что из-за берегов, окаймленных торчащими из воды скалами и опасными подводными камнями, вряд ли кто рискнет поселиться на таком труднодоступном острове. С Тусена ручейками стекала вода. Сейчас он думал только о том, чтобы согреться и обсохнуть. Спички? Их не было, к тридцати годам он сумел уберечь себя от «дьявольского зелья» — табака. Ну, а если бы даже спички у него оказались? Разве можно было рассчитывать сразу же разжечь огонь с помощью размокших спичек?