Бернгард Гржимек - На суше и на море [1968]

Конго в верховьях своих судоходна. Ниже Браззы — пороги, острые, желтые клыки, торчащие из воды. От Враззы к океану проложена железнодорожная ветка, единственная в стране. Вместе с водами Конго к океану устремляются зеленые острова. Это похоже на ледоход в половодье, только вместо льдин плывут сплетенные стеблями листья с метелками бледно-лиловых цветов.

Двери моей комнаты выходят на выстланную плитами пористого известняка площадку, ступеньками спускающуюся к воде. Сухой сезон вступает в свои права, но по ночам еще часто идут дожди. Проснувшись от жгучих москитных укусов, я слышу настойчивый шум дождя. К утру он перестает. Солнечные лучи с трудом пробиваются сквозь испарения. Густые, напитанные влагой кроны деревьев склонились над Конго, роняя в реку алмазные капли.

С утра на площадку приходит молодой конголезец Базиль, завязывает за спиной тесемки белого фартука, берет скребок и метлу из пальмовых листьев. Он срезает проросшую между плитами траву, сметает с них опавшие розовые цветы, напевая в ритм движения какую-то монотонную песню.

Я выхожу на порог, Базиль широко улыбается, обнажив свои крупные зубы. Он просит оставить открытой дверь: солнце здесь вместо камина. Оно прогревает холодную от кондишена, влажную комнату.

— Вода опять прибыла. — Отставив метлу, Базиль задумчиво смотрит на Конго. — Вчера приходил тот бой. Он ждал вас до самого вечера.

Подростка-боя, о котором говорил Базиль, я встретила под Браззавилем в деревне, упрятавшейся в тени баобабов. Маленькие, крытые шифером домики, заборы из тонких жердей. Посередине, фасадом на площадь, бар. Тягучая магнитофонная запись джаза, а возле деревни, на берегу, как раз напротив затопленной половодьем М’балы, расположился стан рыбаков — сотни пирог, женщины, дети, убогий домашний скарб, палатки, тазы, циновки, костры, котелки, маленькие навесы. Скученность, теснота, едкие запахи, мусор.

Там я и познакомилась с Домиником. Мальчик ходил у пирог, продавая брелоки. Он был очень общителен, прост, толков и понятлив. От него я узнала о рыбаках. На острове их постоянный дом. Мужчины занимаются рыбной ловлей. Женщины выращивают овощи, маниок, зелень, идущую для приправ. Но каждый раз половодье выгоняет их с острова. Они живут так бивуаком месяц и даже больше, а спадет вода — вернутся домой.

Доминик проводил меня до отеля и вот, оказывается, приходил опять.

— Он мне ничего не просил передать?

— Нет, ничего, — улыбнулся Базиль. — Он думал, что вы еще захотите пойти к рыбакам. Собирался показать вам другую дорогу.

Сидя на ступеньках площадки, я люблю смотреть, как мимо проносятся воды Конго. Я не устаю смотреть на этот магический бег. Не устаю смотреть на природу Конго. В ней что-то непостижимое, первобытное — пальмы, деревья с гигантскими кронами, обильные, яркие цветы. Прекрасные, тонкие и прямые женщины с ношей на головах напоминают мне пальмы, обвешанные тяжелыми гроздьями орехов. Кроны цветущих акаций нарядны, как женщины. Все необычно, но подлинно.

Коричневый большеглазый мальчик, орудуя толстым шестом, копается в заводи, заросшей листьями водяного растения. Вонзая свой шест в зеленый ковер, малыш шевелит им, болтает, накручивает на древко стебель за стеблем, с трудом отрывая их от корней. Течение быстро подхватывает растения, и они начинают свой бег к океану.

Намаявшись, он садится на камни.

— Как называются эти растения? — Я тянусь к воде и срываю стебель, усеянный мелкими бледно-лиловыми цветами;.

— Конгоясик, мадам. — Мальчик с ненавистью смотрит на зеленые листья. — Это очень плохое растение.

Он рассказывает, что какой-то миссионер привез сюда семена и бросил в бассейн на своем участке. Вскоре растение разрослось, заполнило весь бассейн. Тогда его начали уничтожать, оно появлялось снова, росло обильно и быстро. Потом семена попали в Конго. Прошло семь лет, и нынче прибрежные воды затянуты плотным зеленым ковром. Я смотрю на воду и вижу, как ковер начинает качаться от набежавших волн идущего мимо пароходика.

Он курсирует между двумя берегами, между двумя городами — Браззой и Лео [15] Лео — сокращенное от Леопольдвиля, ныне переименован в Киншасу. — Прим. ред. — так называет их мальчик. Вот пароходик коснулся бортом причала. По сходням течет лавина людей с корзинами, ведрами, сумками и мешками.

Разгрузившись, пароходик заполняется вновь и деловито уплывает обратно к Киншасе.

С утра у переправы бродят безработные парни в пестрых рубашках. Лица их в мелких насечках — знаки племен. За несколько франков они помогут вам поднести чемодан, корзины, посылку. Приходят менялы, хватают за платье прохожих, показывают зажатые в кулаке доллары, египетские и английские фунты, франки и сразу же исчезают, как только завидят полицейского.

Шашлычник на маленьком рыночке перед причалом нанизывает на шампуры кусочки свежего мяса, раздувает угли, и от жаровни струится душистый дымок. Африканцы жуют маленькие батончики белого хлеба. Торговки снимают с голов тазы, корзины, раскладывают бананы, лепешки, овощи.

На площадь неторопливо въезжает автобус, сплошь заклеенный пестрой рекламой: «Курите душистые сигареты!», «Пейте крепкое конголезское пиво!», «Пейте кока-колу! Канаду-дра!» Автобус стоит, пока не заполнится. В нем два отделения — два класса. Второй — для едущих стоя.

По четвергам у причала особенно шумно. С верховьев Конго приходит пароход. Привозят чучела крокодилов, кожи питонов, посуду, корзины, скульптуру и маски. На площади появляются люди, прибывшие из немыслимых африканских глубин.

Но и в другие дни сюда приходят кустари. Приносят складные тумбочки для цветов, искусно вырезанные из целого куска дерева. Показывают маски, чучела крокодилов; продавцы картин протягивают стопки рисунков, написанных тонкой кистью — гуашь на темной бумаге.

Солнце стоит в зените. Я не вижу его. Гигантские деревья сомкнули свои кроны над длинным коридором улицы. Они защищают от зноя. Но стоит лишь выбраться из-под крон, как тропики схватывают в раскаленные клещи. Горячие стрелы лучей вонзаются в белую незащищенную кожу европейца, которая воспаленно краснеет, сгорает, но, только ожог пройдет, становится желтоватой, болезненно вялой.

Вдоль берега Конго вольготно раскинулись богатые особняки. Пальмы, бамбук, акации, усыпанные оранжевыми, сиреневыми, белыми гроздьями. Кусты бугенвиллей, цветы на клумбах, разбросанных у домов и в скверах. Решетки, жалюзи, величавые лестницы, балконы, похожие на капитанские мостики, — все это очень нарядно, красиво, но в то же время пустынно. Те люди, которых встречаешь, спешат по делам и кажутся здесь случайными посетителями. Промчится машина, проедет велосипедист с корзиной фруктов на голове — и снова пусто. В этом районе находятся банки, агентства и магазины.