Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Но пока идет лишь первый этап работы: тщательный отбор образцов и проб для последующего лабораторного изучения, строгая фиксация фактов.

Через три часа все возвращаются к самолету.

Снова взлет, посадка и новые скалы и так еще и еще.

Пока не все идет гладко. То самолет садится слишком далеко от гор, то подходы к ним чересчур сложны. К тому же ветер все усиливается. Как только выпрыгнешь из самолета, на тебя обрушивается упругий, колкий поток воздуха. Идешь боком, отворачиваясь от ветра и щуря глаза, но надо смотреть под ноги, как бы не попались трещины.

Часто перед скалами зияют глубокие впадины в несколько десятков метров с крутыми бортами, так называемые выдувы. В таких местах доступ к скале затруднен. А обойти не всегда можно, да и времени жаль. Что делать, не возвращаться же? В этих случаях по крутому ледяному обрыву спускают вниз самого легкого представителя отряда, и он отбирает образцы. Самым легким при работе с геологами снова уже какой год считаюсь я. Сейчас спускает меня Женя (83 килограмма). Лучше бы это делал другой геолог, Миша (100 килограммов), но Миши сейчас с нами нет. Делать нечего. Я обвязываюсь веревкой. Главный геолог, вконец устав, прилег около Жени прямо на снег и, тяжело дыша, молча глядит на меня снизу большими жалостными глазами. Взяв у Жени его хороший молоток — мой молоток, с его точки зрения, никудышный — и прощально кивнув главному геологу, я начинаю спуск. Веревка тут же жестко схватывает меня со всех сторон, но в конце концов я все же благополучно сползаю вниз.

Вот и скалы, я принимаюсь за работу. «Действительно, у Жени превосходный молоток, — думаю я. — Моим так не отобьешь!» Откалывая последний образец, я теряю равновесие и падаю. Молоток выскальзывает из рук, скатывается к подножию скалы и далее, красиво скользнув по льду, исчезает в трещине. Женя, вскрикнув, наблюдает сверху эту «жуткую» картину. У края обрыва показывается голова главного геолога. Следует томительная пауза. Потом Женя нехотя вытягивает меня наверх.

Молоток у геолога — главное, а порой единственное орудие труда, и настоящие геологи уделяют ему особое внимание. Так, перед работой молоток длительное время вымачивают, чтобы ручка не соскакивала. Вес молотка, форма, длина ручки должны соответствовать силе, а то и характеру геолога. Не будет этого соответствия — и ручка переломится, или образец отбить не удастся. Женя подавлен.

— Ничего, — утешаю я его как могу, — ледники скоро вынесут твой молоток к берегу.

— Когда?

— Это просто подсчитать. До берега километров двести. Лед здесь движется приблизительно пятьсот метров в год, значит, ждать всего четыреста лет.

— Неужели ледники текут так медленно?

— Вот так медленно! Скорости самых больших альпийских ледников редко превышают сто метров в год, а здесь, в выводных ледниках, они достигают тысячи метров, а то и больше.

— Ну, если тысячи, то до берега молоток дойдет за двести лет, — уже успокаиваясь, говорит Женя.

У самолета нас торопят летчики.

— Едем, едем. — хрипит промерзший главный геолог.

Да, мы тоже изрядно устали. Даже Маегойя в своих специальных бутсах имеет далеко не блестящий вид. На первый день хватит.

Взлетаем.

Благодушное настроение приходит, когда возвращаешься с работы, хотя тело с непривычки поламывает и клонит в сон. А время на обратном пути бежит незаметно. Вот уже внизу показались острова — значит, мы «спустились с купола».

А Молодежная радирует дальнейшее ухудшение погоды, и, наученные горьким опытом, мы решаем переждать на Сёве.

Японцы даже не спрашивают, полетим ли мы дальше. Вероятно, они знают, что Молодежная «не принимает», и сразу же везут нас на станцию, где предлагают принять участие в рождественском вечере.

Сегодня 24 декабря. Мы снова в уютной кают-компании, только за время нашего почти пятнадцатичасового отсутствия здесь все преобразилось. С потолка наискось через комнату протянуты гирлянды украшений, а стена с книгами завешана флагами государств, участвующих в освоении Антарктики. Пэпик по-детски радуется, увидя и свой, чехословацкий флаг. А ведь он сейчас единственный чех в Антарктиде.

Японцы сегодня удивительно торжественны и немного грустны. Они напевают свои японские песни, вполголоса, полузакрыв глаза. Это часто в такие вот вечера одолевают человека на зимовке светлые и странные воспоминания.

Радист экипажа Голованова, Ваня, подыгрывает в такт песне на японском аккордеоне. Саке и виски в изобилии стоят на столе, но их почти не употребляют. В этот вечер хочется оставаться самим собой. И не стоит произносить пышные тосты — попросту говоря, славословить. Хорошо просто подумать, помечтать, погрустить. И только просветленные лица людей выражают сейчас их внутреннее состояние. Почти все собрались сейчас за столом, и лишь японский радист находится на связи с Молодежной. Но вот приходит и он и сообщает, что Молодежная вновь стала «принимать».

Перед тем как расстаться, японцы включают магнитофон. Звучит удивительно знакомая музыка. Да, это вальс «Гаснущие свечи», который, видно, очень любят в Японии. Кажется, вот постепенно, одну за другой гасят свечи и огней остается все меньше и меньше. Раскачиваясь в такт музыке, японцы, русские и один чех подхватывают волнующую мелодию…

И это было наше прощание с японскими полярниками. Вскоре мы благополучно вернулись в Молодежную, и больше нам уже не пришлось побывать на Сёве. Правда, по радио мы получали от японцев еще некоторое время телеграммы, а потом пришло известие, что «Фудзи» завершил операцию по смене зимовщиков и покинул Антарктиду.

Об авторе

Бардин Владимир Игоревич. Родился в 1934 году в Москве. Окончил географический факультет МГУ. Участник четырех советских антарктических экспедиций, кандидат географических наук. Занимаете я изучением рельефа и оледенения Антарктиды. Автор свыше 50 научных статей и книг. Принимал участие в составлении первого в СССР атласа Антарктики. Участник ряда международных конференций, в том числе XI Тихоокеанского конгресса в Токио. Работает научным редактором международных ежегодников «Наука и человечество» и «Будущее науки». Опубликовал стихи в журналах «Юность» и «Молодая гвардия». В сборнике выступает впервые. В настоящее время работает над книгой очерков об Антарктиде.

Рассказ

Рис. В. Белова

Зеленый транспортно-десантный планер «Антонов-7» загружался на взлетной полосе. Красноармейцы с трудом вталкивали в узкую дверь квадратного фюзеляжа огромный мягкий брезентовый мешок. Пилот сержант Роберт Нечаев осматривал планер. Он был в синем хлопчатобумажном комбинезоне и белом ситцевом подшлемнике. На широком ремне — кирзовая кобура с пистолетом, десантный нож, горловыми ремешками приторочен ребристый танковый шлем. На ногах — добротные яловые сапоги.