Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Лес ожил. Темноту резали тонкие лучи фонариков. Стучали топоры. Быстро росла куча веток. Вокруг многолетней кривобокой ольхи спиливали деревья. Ольху очистили от ветвей, срезали верхушку, а в глубокую кольцеобразную зарубку на комле ввели петлю пенькового каната. Бойцы таскали на плечах газовые баллоны и укладывали их веером в центре вырубленной площадки. Сюда же осторожно принесли на руках огромный мягкий мешок из брезента. Роберт расшнуровал его, вытащил шланги, смотанные в кольцо.

Капитан тронул его за плечо.

— Скоро рассвет… Надо закидывать ветками.

— Маскируйте. Мне потребуется не больше двадцати минут. — Роберт быстро прикручивал резьбовые законцовки шлангов к баллонам, пробовал, легко ли открываются вентили…

Солнце залезло в зенит, нещадно сушило землю. Ветерок стаскивал с болот испарину, и она заполняла лес, превращаясь в низкий, зыбкий туман. Он тек, медленно обволакивал стволы деревьев, будто хоронясь от солнца под высокими раскидистыми кронами, на которых беззаботно прыгали лесные птахи.

В блиндаже комбата звякнул полевой телефон. Грубый голос докладывал: «Немцы небольшими группами просачиваются в лес. Не торопятся. Не стреляют…»

— Говоришь, много? — переспросил капитан. — Легкие танки?.. Пехоту подпускайте ближе. Каждый патрон в цель… Хорошо, с десяток гранат подброшу.

От второго звонка поднял голову Роберт, дремавший на топчане. Сонными глазами, будто не понимая, где находится, оглядел капитана, сидящего на корточках у телефона, радиста, крутившего верньеры приемника, бревенчатые стены блиндажа.

Капитан бросил трубку, подсел к нему.

— Дело дрянь, сержант. Немцы гатят северное болото фашинами из толстых веток. Пожалуй, к ночи будет последний бой. А ты спал не больше четверти часа, но сопел, как младенец. Завидую! Я не могу уже пятые сутки…

— Сводка есть?

Радист протянул Роберту листочек.

— Природа за Гитлера. Прогнозируют ясную погоду, ветер северо-западный, слабый. Больше ничего?.. Тогда действительно плохо, товарищ капитан… Что делать будем?

— Тебе виднее. Но пойми! — Капитан вскочил, сверкнул бесоватыми зрачками. — Половина больных! Проклятое болото сосет людей, а лечить нечем! Раны исподним перевязываем! Через полчаса хорошего боя останется штык да лопата в руках! Жрем лишайник с клюквой! Держимся на приказе. Убери эту подпорку — и рухнут люди! Будущего не видят! Что я им могу предложить?.. А стоят! Надежда — выход через южное болото. Но немцы могут блокировать и этот последний путь из ловушки!

— Не кричите! Я-то при чем?

Роберт сказал это с вызовом, но, не выдержав яростного взгляда комбата, отвернулся к окну.

Все ясно, капитан, все понятно, хороший мой человек. Тебе жалко своих людей и так не хочется умирать! Я испытал это, когда метался в кабине, как заяц, и поэтому не рассчитал посадку, разбил планер. И как вспомню, что еще предстоит… Но что поделаешь? Видно, тот безымянный для нас большой человек дорого стоит. И мы должны сохранить его. Понимаешь, капитан, должны! Роберт повернулся к комбату, чтобы сказать все это, и увидел смущенное лицо.

— Извини… Ты, конечно, ни при чем… Поспать надо… Извини, сержант!

— Туда сообщили?

— Нет еще. Володя, когда выход на связь?

— Через пятнадцать минут, — ответил радист.

Капитан сел на обрубок к широкому срезу пня и начал писать. Локти задевали острые коленки, лопатки выпирали под серой просоленной гимнастеркой. Он писал, прижимая бумажку длинными пальцами с грязными ногтями, пощипывая конец карандаша тонкими бледными губами. Роберт смотрел на лысоватую голову капитана, на узкий лоб, посеченный морщинами, на вислый нос с горбинкой и дивился силе человека, способного вселять веру в своих почти обреченных бойцов. То, что писал капитан, было горькой правдой.

Радиограмма получилась длинной. Радист долго стучал ключом, посылая в эфир доклад командира батальона.

Ответ получили к вечеру, когда в лесу грохотал бой:

«Действуйте по обстановке. Решение может принять только Роберт. Здоровье пациента обеспечить любыми средствами. Партизаны на подходе к кордону. Верим успех. Федор».

Когда в Москве кремлевские куранты отбивали полночь, на тесной полянке белорусского леса закончились последние приготовления к финалу операции «Тихая ночь».

Ночь и в самом деле затихла. Вросли в землю и затвердели в решимости оставшиеся в живых красноармейцы саперного батальона. Остывали раскаленные безуспешным затяжным боем дула немецких пулеметов. Болотная топь неслышно засасывала разметанные куски фашин и трупы солдат. Яркая луна повисла над безмолвным лесом, будто пытаясь высмотреть его тайну.

— Начали! — сказал Роберт и стащил брезентовый чехол с глыбы прорезиненной ткани. Восемь бойцов одновременно повернули вентили газовых баллонов. Сжатый в них гелий с шипом рванулся по шлангам, и ткань начала вспухать, мягко распадаться в стороны, принимать форму шара. Шар рос, и его веревками оттягивали в сторону от кривобокой ольхи. Развернулись стропы, соединяющие шар с узкой корзиной, сплетенной из ивовых прутьев. Через несколько минут неуправляемый сферический аэростат, как струны, натянул веревки, удерживающие его у земли. Лучи фонарей плющились о блестящую оболочку.

— СССР-M, — прочитал комбат, остановив луч на белых глянцевых буквах.

— М — малый, — пояснил Роберт и невольно вспомнил слова полковника из Москвы: «Ты имеешь две летные специальности, и только ты сможешь помочь нам…»

Разве думал Роберт, что его мирное увлечение пригодится на войне. До планерной школы он плавал на сферических и змейковых аэростатах просто для удовольствия. Манила высота, загадочная воля ветра, уносившего аэронавтов в самые неожиданные места. Нравилось медленно плыть над городами и селами, сбрасывать цветы и яркие вымпелы на парашютиках. И никогда аэростат не казался ему беззащитным пузырем, а ведь одна капля раскаленного свинца превратит его в тряпку. Предательская луна услужливо высветит большую круглую мишень.

Ветра почти нет, да это и хорошо, весь день он дул на запад, к фашистам. И кроме полета, нет выхода. Надо уходить в небо, уходить рывком.

— Может, подождешь? Попробуем выстоять еще… А? — неуверенно спросил капитан.

Подождать? Как Роберту приятно это слово. Конечно, он готов ждать, но ждать-то нельзя. Пассажир совсем плох, перебраться через болото не сможет, да и саперам нельзя уйти отсюда, пока не улетит Роберт с пассажиром. Да, обстановочка…

— Аэростат испустит дух от первой бродячей пули, а газа больше нет. Последний баллон я взял как балласт. Давайте попрощаемся, товарищ командир… Не поминайте лихом! — Роберт протянул комбату обе руки.