Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

Командир аэродрома был знакомым: Ремезов несколько раз ездил лечить его внучку. То ли увидев на свету знакомое улыбающееся лицо, то ли уже поддавшись таблетке, Ремезов немного успокоился и сразу пожаловался полковнику:

- Ваш десант мне всю больницу на ноги поднял… Ночь ведь, Федор Ильич.

- Ты не серчай, Виталий, - напряженно улыбаясь, отвечал полковник. - Видишь, сам из-за тебя на ногах. У меня по твоему поводу целая боевая тревога, понимаешь тут…

Полковник, вероятно, ожидал, что Ремезова привезут перепуганного. Он, вжившийся в череду будничных боевых готовностей, всем своим видом старался успокоить Ремезова, убедить его, что не так все страшно, война не началась и, наконец, Ремезова не арестовали, а привезли для какого-то дела, в котором необходим врач. Но взгляд полковника выдавал и то, что и он сам немало обескуражен.

- Понимаешь тут, от командующего округом вдруг получаю депешу: «Содействовать срочной доставке в Ленинград врача Усть-Н-ской районной больницы Ремезова В. С.». Вот так, Виталий. Что делать прикажешь?

«Ленинград», - подумал Ремезов. Мелькнула догадка, но сердце не забилось, только медленная упругая волна поднялась внутри и опустилась, еще усилив сонливость. «Это - седуксен», - подумал Ремезов.

- И с двадцати до двадцать один сорок пять… - полковник взглянул для верности на часы, - три звонка мне - из обкома, из Минздрава союзного и Минздрава республиканского… Из республиканского звонил Ремезов. Не родственник тебе?

«Ремезов?.. Ничего не понимаю!» - подумал врач Усть-Н-ской районной больницы и ответил:

- Нет… Однофамилец. Что у них случилось?

Полковник пожал плечами:

- Молчат… Наше дело тебя доставить… А там, может, в газетах чего скажут, - тревожно, не шутя, предположил он.

«В газетах», - подумал Ремезов, почти не борясь с тяжелой, напряженной дремотой.

- Так ты готов, Виталий? - спросил полковник.

- Готов…

- Тогда пошли. Я тебя сам провожу. - И полковник нарочито весело подмигнул. - Чтоб, понимаешь тут, не сбег с перепугу.

Они долго шли по пустынному летному полю, освещенному посадочными огнями, и эта фосфоресцирующая плоскость и безмолвие над ней казались Ремезову беспредельными. Они шли и шли, и наконец над ними из мрака выступил бок огромного железного резервуара, покоящегося на беспредельной плоскости…

- Это что… за мной?.. - проговорил Ремезов, и вся его спина покрылась мурашками.

- За тобой, Виталий, за тобой, - широко улыбаясь и похлопывая Ремезова по плечу, ответил полковник. - Конечно, кое-какой груз мы с оказией подкинем. Но главный груз - ты. Так что не волнуйся, повезут тебя аккуратно… Не бойся, поплывешь, как у кита в брюхе.

Чрево самолета было раскрыто, и тусклые плафоны освещали могучие ребра, а внизу, под сводом ребер, - затянутые брезентом контейнеры.

- Ну, я тебя зря пугаю… ты не слушай, - сказал полковник. - Там увидишь указатели, не заблудишься В пассажирском салоне потеплей и поуютней… Что у тебя в портфеле?

- Так… кое-что прихватил…

- Значит, так, Виталий. - Полковник виновато покашлял и опустил взгляд. - Я-то понимаю: собирать тебя, холостяка, некому было. Короче, я распорядился тут, чтоб тебе, понимаешь ты, собрали вещмешок: свитерок, мыло с полотенцем… ну и сухой паек на пару дней. Там, в пассажирском найдешь.

- Федор Ильич… - стал было отказываться Ремезов.

- Все. Никаких тут, - отрезал полковник и подтолкнул Ремезова в спину. - Давай, не теряй время… Счастливо.

Поднявшись в самолет, Ремезов задрал голову вверх: высокий свод китовых ребер тянулся, далеко впереди сужаясь в темную воронку. «Да, как пророк Иона у кита в брюхе», - подумал Ремезов и, путаясь в ясных указателях, долго плутал, пока не очутился перед дверью с надписью «ПАССАЖИРСКИЙ САЛОН».

В салоне стояли десяток кресел, столик и, главное, что очень обрадовало Ремезова, было целых два иллюминатора. «Брюхо с удобствами», - подумал он.

Над головой зашуршало в динамике, и Ремезова спросили:

- Виталий Сергеевич, вы готовы?

- Готов, - ответил Ремезов в пространство.

- Тогда пристегните ремень. Мы взлетаем.

Железный кит утробно загудел, и Ремезов поспешил выбрать себе место. В одном из кресел лежал небольшой, видавший виды клетчатый чемоданчик с крышкой на «молнии».

«Ну, полковник», - улыбнулся Ремезов.

Гул нарастал, пол под ногами и кресло задрожали, потянуло назад, в окошке замелькали огни, и только по легкому желанию опустить подбородок Ремезов определил, что самолет оторвался от плоскости и поплыл вверх…

«Все… Надо спать», - прошептал себе Ремезов и, повернув голову к плечу, закрыл глаза. «Однофамилец… Ремезов… Однофамилец… Ремезов…» - уже полчаса скакало у него в голове. Но этот ритм до взлета был только фоном - Ремезов мог говорить и думать о чем-то, не замечая его. Но теперь фоном гудел двигатель, и ритм из двух слов стал отчетливым, заполняющим память видениями далекой жизни, которую Ремезов когда-то отчаянным усилием оборвал. Теперь, хотя и не вызывая никакого тяжелого чувства, эти видения роились, мельтешили, наслаивались друг на друга, как во сне. «Что же у них стряслось?» - подумал Ремезов и, вздохнув, заставил себя вспоминать другое: больницу… медсестру Галю… старика… Но сильнее этого лезло в голову механическое ржание телевизионной лошадки, какие-то ухоженные и самоуверенные молодые люди, окружившие рулетку. За этим Ремезов вспомнил Таиланд и с радостью поддался внезапному воспоминанию…

В группе врачей-эпидемиологов из ЮНЕСКО он объезжал пригороды Бангкока и в одной лачуге, собранной из автомобильных дверей, крышек капотов, обрывков рифленой жести, увидел вдруг недоступное, завораживающее русского чудо техники: видеомагнитофон с огромным плоским телевизором. Заметив сзади, что русский немножко остолбенел на пороге, медик-сингапурец по-дружески подтолкнул его внутрь.

- Гонконгский, - презрительно бросил он. - В джунгли весь свой мусор сплавляют.

На полу, прижавшись друг к другу голыми боками, глядели в телевизор мал мала меньше, а самый младший, трехлетний карапуз, еще держал за голову щенка, не давая ему отвернуться от экрана.

Внутри лачуги все переливалось красками, как в калейдоскопе. От гаммы вычурно ярких цветов, от стерео-фонического вихря Ремезов быстро одурел, и появилась удивительная, вполне осознанная уверенность, что в мире царит веселая, хотя и немного суматошная, гармония и, в сущности, - все в полном порядке… все в полном порядке.

Ремезов проснулся от легкого толчка и заметил, что он будто в невесомости. Он открыл глаза и понял, что самолет стоит на твердой земле. В иллюминатор снаружи сквозил ранний свет.

«Это я от Барнаула до Ленинграда проспал?.. Ну и ну!» - подумал Ремезов.