Герман Малиничев - На суше и на море 1966

«Эх, тятька, тятька! За золотом погнался, как будто только в нем счастье», — с болью в сердце думал Степка. Неужели все было когда-то по-другому? Неужели три года назад на берегу Байкала он, одиннадцатилетний мальчишка, стоял рядом с родным отцом?

Неожиданно распахнулась дверь, и в избушку шумно ввалились люди. Могучий удар грома потряс землю.

— Вот это буря! — сказал один из вошедших, откидывая капюшон. Степка в испуге метнулся в угол, узнав усатого. «За мной!» — мелькнула мысль.

— Назад! — дико закричал Степка, хватаясь за винтовку. — Поворачивай, говорю!

— Ты чо, очумел! — рявкнул усатый и сильным ударом выбил оружие из рук. Потом поднял винтовку, вынул затвор и положил его в карман плаща.

— Так-то лучше! С перепугу можно и человека убить! — сказал он, осматривая винтовку. — А штука добрая, бельгийская. Да и охотник, видимо, не промах. Посмотрите, Лександр Владимирыч, он снял прицельную рамку, оставил одну мушку. В горах расстояния изменчивы, охотник верит глазу.

Снимая брезентовый дождевик, бородатый старик в белой фуражке тихо сказал:

— Поставь, Краснов, лошадей за избу, там потише.

Носатый вышел. Свеча замигала от ворвавшегося ветра, потухла. Степка сжал в темноте рукоятку ножа.

— Ты не бойся, мальчик. Мы геологи, изучаем Саяны. — Длинный, яркий луч фонарика рассек тьму, побежал по стене, отыскивая свечу. Степка облегченно вздохнул, пряча нож под тюфяк. Старик зажег свечу.

— Кто ты? Как сюда попал? — спросил он, с интересом рассматривая подростка. Обветренное закопченное лицо, грязные руки исцарапаны, видны ссадины, синяки и ожоги. Копна спутанных темных волос прикрывает упрямый лоб. Прожженная куртка висит лохмотьями. В рваных штанах, стоптанных броднях, грязной рубахе с расстегнутым воротом мальчик казался жалким, бесприютным, заброшенным.

Парнишка молчал. Он отвел глаза в сторону. На лбу появились морщинки, глаза сузились, потемнели, запекшиеся губы свело судорогой. Степка криво усмехнулся и молча лег на нары.

Краснов принес в зимовье седла, сумы. Затем затопил железную печку. Пришельцы разулись, отжали портянки, брюки, развесили их над печкой. От мокрой одежды валил пар. Огарок свечи, в последний раз беспомощно мигнув, погас. В печурке метался огонь, бросая красные блики на лица сидящих. Краснов достал кисет, свернул папиросу из крепкого самосада.

— Вот это и есть зимовье беглого каторжника Митьки Демина, — задумчиво произнес проводник. — Пять лет он прожил тут.

В печке потрескивали дрова. Выл ветер, шумела тайга, шелестел дождь.

— Если бы не братья Леоновы, мерзавцы, мы не искали бы этот клад. Ведь Новиков нанес его на карту, — продолжал Краснов.

— Мне неизвестны подробности. Как были уличены Леоновы в преступлении? — спросил профессор.

— Случай помог, — ответил проводник. — Мне пришлось тогда ночевать в тайге у костра. Проснулся, когда уже гасли звезды. Было зябко. Вдруг издалека донеслись чуть слышно три выстрела. Кто это? Может, кто заблудился? Тут донеслись еще два выстрела. «Однако, худо, беда с человеком. Зря стрелять не будет», — решил я. Потушил костер, заседлал коня и направился вниз по Шумаку. — Краснов затянулся папиросой, помолчал. — Часа через два я увидел тлеющий балаган. От балагана к реке тянулся кровавый след. На прибрежном песке нашел следы восьми пар конских копыт. Я долго ползал по земле, осматривал траву, хотел узнать, что же произошло. У костра попалось несколько крупинок золота…

В зимовье было тихо. Только в отдалении рыкал гром, да гудела печка, бока ее покраснели. Жарко.

— А что на суде признались они? — нарушил молчание Львов.

— Нет. Твердили одно: «До места мы не дошли. Золота не видели». Тогда прокурор сказал, что принесенное Новиковым золото в двадцатом году и найденное мной у балагана из одного гнезда. Крыть им было нечем, — заключил Краснов.

— Куда же они его подевали? — заинтересовался профессор.

— У братьев золота не нашли. Позднее, в тюрьме, Василий Леонов проговорился. Золото они спрятали в бутылках где-то в тайге, а потом не могли его найти, забыли место.

Львов достал из сумы подсвечник, спички, засветил свечу. На столе появились хлеб, мясо, сахар.

— Садись с нами ужинать, — пригласил профессор Степку, неподвижно лежавшего на нарах вниз лицом. — Уморился. Заснул. Интересно, чей он?

— Местный охотник, наверно, — предположил Краснов. — Но почему один? Добраться сюда, однако, одному трудно. Случай чудной. Испугался нас что-то. Одичал, видно.

Степка не спал. Горе захлестнуло его. Захотелось немедленно убежать из зимовья. Но разве спрячешься от себя, от всего того, что узнал, услышал? Только сейчас понял и прочувствовал, какую тяжесть он будет носить в своем сердце. И вновь послышался далекий голос матери: «Не трогай золото, сынок!» Степка испуганно открыл глаза. В окно медленно вползал серый рассвет. На полу храпели гости. «А какое оно, золото?» Он никогда и не видал его.

Всю ночь метался на нарах Степка и никак не мог успокоиться. Он не слышал, как поднялись старик и усатый, готовили завтрак. Не чувствовал, как заботливые руки прикоснулись к его горячему, пылающему лбу.

— Заболел парень, — беспокоился Львов. — Мы не можем оставить его одного.

Краснову нравились доброта и отзывчивость профессора, его простота и мягкость.

— Отвезем в лагерь, — предложил проводник.

— Нет, — возразил Александр Владимирович. — Больному нужен покой. Поезжайте за отрядом, а я останусь, обработаю дневники, поухаживаю за больным.

…Степка очнулся на второй день.

— Вставай, таежник, пора в путь, — услышал он чей-то мягкий голос. Степка открыл глаза. У стола сидел человек с белокурой бородой. Зеленые глаза старика ласково смотрели на Степку. Где он видел это приветливое лицо с редеющей седой шевелюрой?

— Я геолог, Александр Владимирович Львов, — сказал профессор. — А ты откуда, чей?

— Из Слюдянки. Сын Василия Леонова, Степан.

Чтобы не выдать удивления, Львов долго тер ладонью свой крутой лоб. А Степка торопился выложить все, что накопилось у него за три скитальческих года. Детская откровенность тронула ученого.

— Успокойся, Степан. Сын за отца не ответчик! — сказал Львов. И от этих слов Степке стало легче, спокойнее.

— Как жить буду? Один кругом.

— Ты молодой, надо учиться. Поедем в Иркутск. Я устрою тебя в школу.

Львов помог мальчику подняться с нар и вывел его из зимовья. Степке было и радостно и боязно: начиналась новая, неизведанная жизнь.

Степка быстро прижился в отряде Львова. Ходил с геологами в маршруты, таскал образцы, наклеивал на них номера, рыл ямки-закопушки, в общем делал все, что ему скажут. Работа была ему по душе, и он исполнял ее охотно. А главное, каждый день узнавал что-то новое. И самое интересное ходить с Александром Владимировичем.