Герман Малиничев - На суше и на море 1966

Вот Львов быстро идет в гору, с хрустом наступая на сушняк. Ичиги у него высокие, туго перехваченные выше и ниже икр сыромятными подвязками с медными кольцами. Через плечо большая брезентовая сумка, сбоку из-под белой толстовки виднеется пистолет в кобуре.

Львов взмахивает молотком и сильным точным ударом отбивает осколок от серой глыбы. Степке нравятся его порывистость, энергичность, зоркость взгляда, умение «читать» камни. «Башковитый старик», — думает Степка и с любопытством наблюдает, как Александр Владимирович рассматривает камни в лупу, записывает что-то в толстую тетрадь.

Кругом первобытная тишина и покой. Умытые росой скалы греются на солнце. От них поднимается тонкими струйками пар.

Вдруг сбоку появилось что-то темное. Кусты зашевелились, затрещали… «Медведь!» — мелькнуло в голове Степки, и он стремительно подскочил к профессору. Это было так неожиданно, что тот невольно вздрогнул.

— Стреляйте, медведь! — свистящим шепотом сказал Степка.

Львов расстегнул кобуру. Лохматый мишка благодушно ворошил муравьиную кучу, причмокивал, жмурил глаза, наслаждаясь лакомством. Увидев людей, он поднял морду, свирепо зарычал и проворно кинулся наутек.

— Что же вы? Упустили… — упрекнул Львова Степка.

— А зачем его убивать? Он нас не трогает. Пусть живет, — спокойно промолвил профессор. — Убить медведя мы, конечно, могли, Степан. Но все ли нужно бить, что нам попадается на глаза? Я думаю, ты понимаешь меня? — И вдруг неожиданно предложил: — Хочешь, я тебе расскажу о том, что здесь было давным-давно?

Степка с готовностью кивнул головой. Профессор уселся на каменную плиту и начал:

— В далекие времена здесь царили снега, туманы, льды. Вон те толстые складки образовались от моря. А тот великан появился от вулкана и надел на себя соболью шапку. А лысые горы когда-то проутюжил ледник. Мощные ледниковые языки в восемьдесят — сто километров изрезали все. Они тянулись до Кяхты, пропилили русло Ангары. На Байкале Саянский ледник столкнулся с Полярным, и они расширили байкальскую впадину.

Разговорившись, профессор будто помолодел, румянец выступил на щеках. Голос стал звучнее, задушевнее:

— Посмотри, Степан, внизу смешанный лес, потом хвойный или лиственничный, а выше — кедры. Кедр переходит в стланик. Почему? Отчего по-разному цветут и пахнут лесные и горные цветы?

Степка не сводил с геолога глаз.

— А какой здесь чистый, прозрачный, здоровый воздух! Сколько солнца! — восхищался ученый. — Недалеко отсюда, на горе Наран, небо бывает закрыто облаками только две недели в году.

— Александр Владимирович, в скалах я нашел белый ломкий камень. Он горько-кислый и вяжет рот. Буряты покупали этот камень у дедушки за хорошие деньги. — И Степка поспешно достал из кармана и развязал небольшой мешочек. Львов с интересом повертел белый с сероватым оттенком образец, разглядывал, мял длинными пальцами, нюхал.

— Это целебное каменное масло. Оно образуется на отвесных утесах в виде наростов. Им останавливают кровь… — Львов посмотрел на часы, поднялся. — Ого! Как время летит! Пора обедать.

Они спустились к реке, насобирали хворосту и развели костер. Вдруг, ломясь через заросли, в воду прыгнул огромный изюбр. На середине реки он остановился. Тяжело дыша, разгоряченный, готовый защищаться, зверь затравленно озирался.

Вслед за ним выскочили два волка и заметались по берегу. Один бросился в воду и перебрался на другую сторону. Затем, как по команде, серые разбойники кинулись в воду и поплыли к добыче. Быстрое течение отнесло их вниз. Волки снова кинулись к изюбру. И в тот момент, когда хищники готовы были вцепиться в добычу, изюбр сделал большой прыжок.

Львов достал маузер. Грянул выстрел. Дернувшись, ближний волк погрузился в воду. Второй хищник и изюбр метнулись в разные стороны и мигом скрылись в чаще.

Подходя к лагерю, Львов и Степка услышали громкий голос Краснова, который кого-то ругал. «Кого это он?» — подумал Львов и ускорил шаг.

На маленькой лужайке Александр Владимирович увидел лошадей и Краснова. На разостланном брезенте проводник ведерком делил овес.

— Я вам доверял, не стреножил, кормил, поил, чистил, послабленье давал. А вы? Взяли и ушли. Подвели, братцы! — журил он коней. — А это все ты, Машка! За дурь тебя выгнали пограничники, мы подобрали. Вместо благодарности сама ушла и остальных сманила.

Высокая темной масти кобылица ходила за Андреем, тихо, виновато ржала.

— Овес просишь, а от работы отлыниваешь. Сколько ты вьюков испортила? Как забредешь в воду, сразу ложишься. Разве это дело? Нет у тебя совести. Сейчас на тебе девушка ездит, городская, неопытная. А ты брыкаешься, лягаешься… Срам.

Профессор усмехнулся, перевел глаза на Степку, дувшегося от смеха, и потянул его за собой.

Несколько дней геологи исследовали прибрежные скалы и обнажения Китоя. В пикетажной книжке Львова пестрели записи: «Впервые осмотрели пять минеральных источников на Шумаке с температурой от 10 до 40 градусов. Шумакский, Билютыйский, Ниловский и другие источники образовались в результате послевулканических процессов, являясь их позднейшими сигналами на земной поверхности»…

…«В долине реки Богдашки обнаружены знаки металлов платиновой группы — ее спутник аваруит и несколько мельчайших зернышек платины».

«Медные и цинковые руды есть в низовьях Шумака».

Верный конь Голубок медленно брел вверх по речке. Вот он остановился у отвесной скалы. Профессор спешился, достал книжку и стал описывать обнажение. Голубок дремал, свесив тяжелую голову на короткой шее и отставив заднюю ногу.

Подъехали Григорий Суслов, Андрей Краснов, Степка.

— Опять что-то сыскали, Лександр Владимирыч? — спросил Краснов, спрыгивая с коня.

— Иди сюда, Андрей. Посмотри. — Львов указал на дно реки, где медленно перекатывались яркие камни. — Это же сказочное богатство: голубой лазурит и зеленый нефрит!

Шлепая по воде высокими броднями, ученый пошел к огромному валуну густо-зеленого нефрита, лежавшему в русле реки. Кругом виднелись цветные камни. Правый склон Китоя зеленел линзовидными жилами нефрита. Львов попросил Краснова и Суслова замерить коренное обнажение.

Степка осторожно ощупывал руками камни, рассматривал на свет, пробовал на зуб.

— Этот красивый камень царица Екатерина II покупала в Китае, — пояснял ученый, присаживаясь на валун. — Он шел на облицовку залов Царскосельского и Мраморного дворцов. А вот прелестные вазы, украшающие один из залов Эрмитажа, сделаны из саянского нефрита. Его впервые открыл в прошлом веке Григорий Маркианович Пермикин. Трудно было найти в то время камни-самоцветы, но еще труднее вывезти. На плотах через сплошные пороги Пермикин доставил из долины Саган-Хара сто сорок пудов нефрита на Петергофскую гранильную фабрику.