Александр Карнишин - Всячина [СИ]

Получился весь кулак собран, все пальцы согнуты.

— Так что думаешь-то?

А думал я, что служебный вход в магазин — как раз из моего подъезда. У нас тут магазинчик шаговой доступности внизу. На ночь он запирался, а с десяти утра и до десяти вечера продавал срочную и быструю еду. Всякие там «дошираки», консервы мясные и рыбные, безалкогольное всякое, сахар в пачках. Выходит, очень даже для нас полезный магазин. Только он на сигнализации.

— Какая теперь сигнализация? — рассмеялся Васька. — Ты совсем очумел, что ли? Пусть звенит — может, помощь придет.

— Ага. Или зомбаки твои набегут на шум. Хотя, если свет отключился, то на батарейках сигналка долго не продержится. Это точно. Это я знаю, видел по телевизору.

И мы решили, в общем, что надо нам в тот магазин прорываться. Ночью. По темной лестнице. С этими самыми зомбями во дворе. А что делать? Жить-то хочется!

Мой этаж был шестнадцатый. Спускались вниз часа два, наверное, замирая на каждом шагу и прислушиваясь. Я даже вспотел от напряжения. Рубаха стала холодная и мокрая. Противно. Дышал через раз, чтобы не шуметь. Иногда останавливались и долго вслушивались, что и как в других квартирах. Но везде было тихо. Эпидемия — понятное дело.

А на первом этаже, в отнорке, где дверь в магазин, оказалось еще темнее, чем на лестнице. Так-то оно везде темно — а тут еще темнее, потому что в сторону и совсем без окон.

Васька в темноте чем-то звенел потихоньку. Скреб металлом по металлу. Ругался шепотом. Потом прямо мне в ухо дышит:

— Тут, слушай, совсем простой замок. Открываю, приготовься.

А я — как пионер. То есть, всегда готов. Особенно по такому делу. Мы заранее все обсудили. Как входим, сразу баррикадируемся-запираемся. Потом затариваемся едой и питьем. Если зомби гадские не сбегутся на шум, то поднимаем все наверх ко мне. И сами — вторую ходку. И так до самого света, до утра. Потому что наверху пережидать безопаснее всего. А если набегут зомби, то запираемся в магазине — там решетки и ставни и железная дверь. И там уже сидим, сколько сможем.

— Ап! — сказал Васька.

Мы дружно ввалились в магазинчик, и я сразу дверь на все щеколды-засовы, да еще подтащил мешок с сахаром. А в дверь сразу тукнулось. Молча так — но весомо. Выходит, дошел кто-то. Услышал. Это мы хорошо успели, буквально, выходит, в самый последний момент.

Хорошо, что темно. А то бы у меня был вид такой… Ну, бледненький был бы такой видок. Я же понял, что в темноте коридора этот зомбак подошел бы неслышно и сожрал, нафиг. А мы бы и не видели. Зовешь так Ваську, а его уже и нет вовсе. Тьфу!

Я еще один мешок подвалил под дверь, а потом стал шепотом звать Ваську. А он, сволочь, не отзывается. Темно. Страшно. Мягкие удары в дверь — хорошо, что она стальная, да еще открывается наружу, а не вовнутрь. Пусть стучит, хоть башкой — не проломит. А Васька все молчит, гад.

А потом, слышу, он там спичкой чиркает. И сразу стало светло. В банке пустой свечка горит. На прилавке разложены всякие продукты. Бутылка шампанского откуда-то — вроде, у нас магазин без алкоголя. И Васька такой — самый настоящий друган. Со стаканом в руке.

— Вот, — говорит. — Так, значит, Сашка. Я с тобой уже двадцать лет дружусь. Мы с тобой чего только в жизни не видели. И у тебя сегодня — день рождения. Да ты не стой, бери вот стакан, сейчас мы с тобой бухать будем. Праздновать, типа. Так я о чем сейчас. Я о том, что как бы и где что ни было, а мы — все равно друзья.

— Друзья, Васька, — кивнул я, и чуть не заплакал — так растрогался.

— И вот я долго думал, чем мне тебя удивить на твой день рождения…

— Ага, удивил, — рассмеялся я. — В натуре, удивил ты меня. Я теперь такой, блин, удивленный весь!

— Так вот, браза, — улыбается он. — Я когда-то кино такое глядел. Там брат для брата на день рождения такую вот игру устроил, что просто чума и отпад. Все вокруг оказалось не так, как в жизни. Так там просто детектив получился. А я подумал, что нам надо вот такой апокалипсец со страшными зомбаками сделать. И все, как есть, устроил. Дорого вышло, конечно — но это все фигня. Потому что для друга. Так, выпьем, друг, за тебя и твой такой вот уникальный и замечательный день рождения!

Мы выпили.

А потом я стал думать, чего он такого сказал, и никак вот не пойму. Не врублюсь никак.

— Так эти зомби — из-за тебя, что ли?

— Да нету там никаких зомбей. Не бывает их. Просто не может быть чисто по науке. Мы же обсуждали и про нервы, и мозг, и питание, и вообще…

— Подожди… А свет тогда как же?

— Рубильник по команде отключили. Заплатил я консьержке.

— А телевизор? — прищурился я.

— Так, это я сам провод выдернул просто. Он у тебя с Интернетом вместе.

— А эти, которые во дворе?

— Так это ж бомжи местные. Они за бутылку водки тебе таких зомбей изобразят. Скажи, круто вышло, ага?

— А магазин? — спросил я с подозрением, показывая на полки.

— Да это я вчера с Муратом договорился, он мне ключ дал и тут все заранее накрыл, чтобы самый настоящий праздник был. В общем, с днем рождения тебя, Сашка! — и наливает еще.

— В общем, — говорит, — человек человеку друг, товарищ и брат, а зомби зомби — зомби.

А я пью, а сам вот уже и не верю. Нет, что зомбей не бывает — верю. Но что ничего этого прямо сейчас нет — уже как-то и не верю. Все как-то мне вокруг подозрительно очень.

— Что, правда, поверил, чувак? — смеется Васька, берет свою свечку и идет к дверям. — Пойду пока включу свет, чтобы народ поутру не бунтовал.

Вот он к дверям, а я сразу за ним иду. И смотрю. Как только он выходит, так я сразу закрываю и накидываю засов. Слушаю, ухом прижавшись, а там он сначала закричал что-то, а потом какой-то хрип нехороший и будто плеснуло чем-то. И в дверь опять мягко так и тяжело — туп, туп…

Жалко мне Ваську, конечно. Настоящий был друг. Самый старый, надежный. Но, блин, Боливар просто не вынесет двоих. А на меня одного этого магазинчика хватит надолго.

А там, глядишь, и армия… Ну, раз в полночь об этом по телику говорили. Васька же сам слышал. А друг врать не будет.

— Зайди и закрой дверь, — сказала мама.

Сказала сухо и как-то с напряжением, как перед большой ссорой.

— А чо я сделал-то? — сразу начал Витька. — Чо опять?

Но на кухню пошел, потому что скандал в квартире ему был не нужен. Тем более — отец еще спал.

— Сынок, — прижала руку ко рту, пригорюнидась, как бабки в кино про войну, мама. — Ты писал письмо Деду Морозу?

— А что, нельзя было? — тут же окрысился Витька. — Новый год на носу, а мне уже и письма писать нельзя?

— Но мы же говорили тебе… Да и все вот смеются… Ведь нету же его. Ты у нас уже большой.

— И что? И потому писать нельзя, что ли? Может, это просто фантастика такая!

Он не знал — то ли ему заплакать хочется, то ли стукнуть дверью и выскочить в мороз и снегопад в том, в чем есть, то ли поговорить, как взрослый со взрослыми. Гормоны, кивал в таких случаях отец. Но он бывал дома редко. Вчера приехал в самую ночь и теперь все еще спал. А мама вот на кухне пристала. Смотрит так жалостно, так… Нет, он не плачет! Он — мужик!