Александр Карнишин - Всячина [СИ]

Стук в окно. Это уже привычно и не страшно. Главное, не смотреть туда. Нет там ничего и никого. А если и есть, то это — не к нему. Он, Митя, никого не звал.

За комнатной дверью опять шебуршилась кошка, протягивая лохматые лапы в щель под дверью. Или даже две кошки, если судить по шуму и количеству лап.

Опять женский голос звал выйти и поговорить. Поужинать, как нормальные люди. Сухомятка, говорила, приведет к язве.

И вот как раз тут он и понял, что совершенно зря подумал утром про пауков. И однокурсника вспомнил, который не рассказывал ничего о монстрах. Мол, монстры — и монстры. Более знать просто не стоит. Чтобы не накликать.

А пауки, между прочим, могут пролезть в любую щель.

И они пролезли. Самые маленькие и быстрые носились по стенам — стало вдруг значительно светлее, и стало все видно. А большие мягко запрыгивали на кровать в ноги и там скапливались темной массой, поблескивая множеством глаз. Пауки — это вам не тараканы. Тараканы просто противные и омерзительные. Но не страшные. А пауки…

Поэтому, когда они вдруг прыгнули все разом ему на грудь, Митя заполошно откинул одеяло и кинулся вон из комнаты, сразу уткнувшись в коридоре в женское и мягкое, вкусно пахнущее.

— Митя, не безобразничай, — сказал женский голос. — Ты же меня так напугаешь — совсем заикой стану.

В коридоре было очень светло и тепло. Со шкафа щурилась кошка — это Кася. Она в полоску и с зелеными глазами. А под ногами вертелась лохматая Мася с маленьким кисточками на ушах.

Точно — Кася и Мася. Друзья еще шутили, что полные имена — Кассандра и Массандра.

— Мася, — сказала мама. — не лезь взрослым под ноги, зашибем.

А Мите она сказала, что сейчас будем ужинать, потому что растущий организм должен нормально питаться. Митя двинулся в сторону кухни, где тоже горел свет, но мама сказала, что накрыла стол в зале, потому что на кухне им всем будет тесно.

Ну, да, правда, у них же двухкомнатная квартира. И в большой как раз жили папа с мамой. И две кошки. А у Мити была своя комната. Хоть маленькая — но своя.

В зале горела люстра всеми своими лампами, слепя до слез, до размытости во взгляде. Папа улыбался и щурил глаза сквозь очки. На столе было… Ну, что-то на столе было. Митя даже не запомнил. Он хватал и глотал, потому что вдруг оказалось, что он страшно голоден. «Угукал» и кивал на расспросы мамы и папы. И так наелся, что даже устал. Так и заснул за столом, как маленький. Как в детстве.

…

Утром баба Тоня позвонила «в инстанции». Пришла бригада коммунальщиков. Пришли из зачистки. Молодой священник что-то побормотал над дверью, а потом вставил запасной ключ, повернул — дверь открылась.

— Запишите: дверь закрыта изнутри, следов взлома не обнаружено.

А потом они разом приступили к работе. Зачищалось сплошь все подряд: снимались обои, выносилась вся мебель, снимали даже полы до самой до бетонной основы. Все вынесенное кидалось в огромный костер во дворе, вокруг которого молча стояли жильцы дома. Все горело и трещало, а священник нараспев читал какие-то нужные по такому делу молитвы.

На дверь повесили круглую печать.

— Вот еще квартира в резерв города, — негромко переговаривались коммунальщики. — Там теперь полный ремонт устроить, и можно, например, четыре двухъярусные кровати по стенам поставить. И будет тогда общага для наших. А может, переселенцам каким дадут. Сколько еще можно жить в школьном спортзале?

…

Мите было тепло, светло и сытно. Утром ему сказали, что никуда ходить не надо, а зато у нас вот маленький праздник, что мы все тут вместе, и поэтому будем праздновать. Сверкала огнями люстра. Стол был заставлен тарелками с вкусной едой. Папа говорил, как со взрослым…

…

В пустой квартире между рамами окна, что в комнате, что-то шевельнулось. Из темной щели под луч солнца выполз маленький паучок. От солнца он стал, казалось, чуть больше. Посидев, впитывая солнечные лучи, он приступил к своей работе: ткать паутину. Красивую прозрачную паутину между стеклами.

Теперь ему никто не мешал.

— Выстрел!

Привычно зажали уши, прижав подбородок к груди и отвернувшись. Бухнуло, встряхнуло, лязгнуло, отдаваясь в зубах, вылетела дымящаяся гильза. Неторопливо оттащили ее в сторону — нечего под ногами мешаться. Споткнешься, свалишься — хорошо, если растяжение, а то веди и перелом может быть.

— Снаряд!

— Не спеши, старшой! Не на войне, чай…

И точно ведь — уже не на войне. Война закончилась. Мы победили. Все войны заканчиваются только так: или мы победили, или наоборот — нас всех поубивали. Раз нас не поубивали, раз мы тут с оружием — значит, это мы как раз и победили.

Ордена, медали, почести, красивое полковое знамя, памятное название, татуировка на правом бицепсе (чешется еще)… Даже дышится теперь иначе. Вольно дышится, спокойно дышится, без постоянной опаски, что вот вдохнешь сейчас всей грудью, развернешься, выпрямишься, потянешься — и все. Снайпер, зараза. Или вдруг шальной осколок не шального снаряда. Или мина прямо в окоп. Сколько уже такого было…

А сейчас-то — хорошо. И уже никакого страха перед будущим, потому что будущее точно известно. Еще буквально вчера были последние бои, пехота шла в последнее наступление, «спецы» зачищали дымящиеся недавним пожарищем развалины. А сегодня — уже мир. Мир и победа. Наша победа, да.

— Снаряд!

— Есть снаряд!

— Два щелчка правее!

Это уже давно так пошло — чисто из практики. Не пять градусов, не координаты сложные, которые и не произнесешь иногда, а просто — два щелчка правее. Щелк-щелк. Практически незаметно сместился ствол. Это тут — почти незаметно. А там кому-то сейчас прилетит метров на пятьдесят в сторону от предыдущего. Правда, отсюда не видно — сплошная высотная застройка мешает корректировке. Поэтому бьем по площадям, чуть сдвигая все время, чтобы всем досталось. От всей, так сказать, души. От всего нашего сердца.

— Выстрел!

Бухает, лязгает — унеслось.

— О! Смотри, смотри! Попали!

Что-то горит там вдали за домами. Густо горит, черным дымом. Это хорошо. Не зря тяжести тягаем. Не зря разговариваем криком от постоянного звона в ушах.

— Серию давай туда же. Три снаряда!

Все так же неторопливо заряжают, неторопливо стреляют. Привыкли уже, что мир наступил, что не надо теперь никуда торопиться, что нет никакой контрбатарейной борьбы, не прилетит тяжелая ответка. К хорошему быстро привыкаешь. Хорошо, когда мир и в человецех благоволение…

— Может, пообедаем уже, а?

Солнце высоко. На часах — полдень. Можно и пообедать. Спокойно, с наслаждением, на свежем воздухе. Вот под тем деревцем поставили козлы, на них положили снятую с петель в соседней хате дверь, крашеную в пять слоев синей краской. Стол вышел — просто загляденье. На всех хватит. Даже если гости из штаба приедут — и их посадим. Не жалко. У нас все есть. В котле побулькивает смачно и распространяет ароматы. Не плов это, конечно. Для плова надо еще постараться и поработать. Но все же рисовая каша с мясом и луком — очень хорошо. И горилка, что никогда и никому не помешает.