Айзек Азимов - Антология мировой фантастики. Том 2. Машина времени

Из простого удовлетворения чувственных желаний наша связь переросла в нечто гораздо большее. И тогда неизбежность ее смерти перестала быть благом и превратилась в катастрофу. Я рассчитал ее Судьбу. Я не обращался к Планировщикам. Всю работу я проделал сам. Наверное, это удивляет тебя. Да, я нарушил закон, но все это бледнеет рядом с преступлениями, которые я совершил потом.

Да, я преступник. Я, Старший Вычислитель Лабан Твиссел.

Трижды наступал и проходил момент биовремени, когда самое простое действие с моей стороны могло изменить ее личную Реальность. Разумеется, я знал, что такое персональное Изменение ни за что не будет одобрено Советом. Но все равно я заранее начал чувствовать себя виновным в ее смерти. Позже это тоже сыграло свою роль.

Потом она забеременела. Я не предпринял никаких мер, хотя обязан был сделать это. Я рассчитал ее Судьбу, приняв во внимание ее связь со мной, и знал, что вероятность беременности для нее весьма велика. Ты можешь этого не знать, но Временницы иногда беременеют от Вечных, несмотря на все предосторожности. Случается и такое. Но Вечным нельзя иметь детей, поэтому мы быстро и безболезненно ликвидируем последствия. Для этого есть много методов.

Из Плана Судьбы я знал, что она умрет до родов, поэтому не принял мер. Она так радовалась тому, что станет матерью, и мне не хотелось ее огорчать. Она рассказывала мне, какое это счастье — чувствовать в себе трепет новой жизни, а я сидел рядом с ней и пытался улыбаться.

А затем случилось нечто совершенно непредвиденное. Она родила до срока…

Неудивительно, что ты на меня так посмотрел. У меня был ребенок, настоящий ребенок, мой собственный. Возможно, никто из Вечных не может сказать такого о себе. Это было серьезное преступление, но худшее случилось потом.

Я не ожидал ничего подобного. В вопросах, связанных с рождением детей, мой жизненный опыт был крайне мал. Я в панике обратился к Плану Судьбы и обнаружил, что проглядел маловероятную вилку. Профессиональный Планировщик сразу бы заметил ее, а я… я был наказан за чрезмерную самонадеянность.

Что мне было делать?

Убить ребенка я не мог. Его матери оставалось жить лишь две недели, и я решил: пусть они проживут этот срок вместе. Две недели счастья — не такой уж великий дар.

Мать умерла точно в предсказанный срок и точно так, как было предсказано. Я пробыл в ее комнате все время, позволенное пространственно-временной инструкцией. То, что я уже целый год знал об этом, только усугубляло мое горе. До самого конца я держал ее за руку, а другой рукой обнимал своего сына.

Я сохранил ему жизнь. Почему ты так вскрикнул? Ты что, осуждаешь меня?

Откуда тебе знать, что значит держать на руках своего сына — крохотную частицу собственной жизни? Я могу иметь Киберцентр вместо сердца и инструкции вместо нервов, но я это знаю!

Да, я сохранил ему жизнь. Я пошел и на это преступление. Я поместил его в воспитательный дом и часто навещал (в строгой хронологической последовательности через определенные промежутки биовремени), внося за него плату и наблюдая, как он растет.

Так прошло два года. Периодически я проверял План Судьбы своего сына (это нарушение правил стало для меня привычным) и каждый раз с удовольствием убеждался, что вредные эффекты для данной Реальности отсутствуют с точностью до 0,00001. Мальчик научился ходить и лепетать несколько слов. Никто не учил его называть меня «папой». Я не знаю, какие догадки в отношении меня строили Времяне, заведовавшие этим домом. Они брали мои деньги и помалкивали.

Через два года во Всевременном Совете рассматривался проект Изменения, которое краешком захватывало 575-е. Незадолго до этого меня произвели в Вычислители. Детальная разработка проекта была поручена мне. Это было первое Изменение, которым я занимался самостоятельно.

Конечно, я был горд, но к гордости примешивалась озабоченность. В текущей Реальности мой сын был незваным пришельцем. В новой Реальности он не должен был иметь Аналогов. Мысль о том, что ему предстоит уйти в небытие, мучила меня.

Я разработал проект Изменения, который показался мне безукоризненным. Мой первый проект. Но я поддался искушению. Поддался еще и потому, что нарушение законов давно вошло у меня в привычку. Можно сказать, я стал закоренелым преступником. Заранее уверенный в ответе, я все же еще раз составил План Судьбы для моего сына в новой Реальности.

Затем я провел сутки в своем кабинете без еды и сна, до изнеможения проверяя этот План в безнадежных попытках отыскать в нем ошибку.

Но ошибки не было.

Утром я должен был вручить свои рекомендации Совету. Вместо этого я наскоро разработал для себя инструкцию — все равно этой Реальности оставалось существовать недолго, — и вышел во Время в точке, отстоящей от момента рождения моего сына на тридцать с лишним лет.

Ему было тридцать четыре года, столько же, сколько и мне тогда. Я представился ему в качестве дальнего родственника его матери. Он ничего не помнил о своем отце и не сохранил никаких воспоминаний о моих визитах к нему в детстве.

Он работал авиационным инженером. В 575-м существовало много способов воздушных сообщений (так же, как и в теперешней Реальности), и сын был уважаемым и преуспевающим членом общества. Он был женат на очаровательной женщине, но детей не имел. В новой Реальности, где мой сын не должен был существовать, Аналог этой женщины никогда не выйдет замуж Все это я знал давно. Я знал, что Реальность не пострадает, иначе не осмелился бы оставить своего сына в живых. Все-таки я был не настолько безнадежен.

Целый день я не отходил от моего сына. Любезно улыбаясь, я беседовал на отвлеченные темы и сухо простился, когда отведенное инструкцией время истекло. Но, прикрываясь маской равнодушия, я жадно впитывал каждый его жест, каждое слово, пытаясь навсегда сохранить их в своей памяти. На следующий день (по биовремени) эта Реальность должна была прекратить существование.

Мне хотелось в последний раз посетить и тот отрезок Столетия, когда еще была жива моя жена, но я уже истратил свое время до последней секунды. Да и не знаю, хватило ли бы у меня мужества хоть издали взглянуть на нее.

Возвратившись в Вечность, я провел еще одну ужасную ночь в яростной борьбе с собой. С опозданием на сутки я вручил Совету свои рекомендации по поводу Изменения.

Твиссел понизил голос до шепота и умолк. Сгорбившись, он сидел совершенно неподвижно, уставясь в какую-то точку на полу, и только руки его медленно сжимались и разжимались.

Не дождавшись продолжения, Харлен тихо кашлянул. Ему было жалко старика, жалко несмотря на все совершенные им преступления.

— И это все? — спросил он после долгой паузы.