В Глухов - На суше и на море

Несмотря на небольшую надежду успешного побега, случаи дезертирства все же были многочисленны. Пойманных беглецов запирали в так называемый дисциплинарный барак, но никто никогда не видел, чтобы они выходили оттуда. Гомес, начальник лагеря, всегда носивший хлыст, намеревался быстро отправить людей в дебри, чтобы заполнить образующиеся бреши. Навербованных же «добровольцев» из индейцев, местных метисов он вынужден был вскоре вернуть, до такой степени люди были измождены приступами лихорадки, что совершенно не могли двигаться. Жалованья по-прежнему не было. Рассказывали, что банк АСДА ограблен и касса его пуста. Оставалось ждать новых американских кредитов.

Однажды вечером три инспектора АСДА, сопровождаемые Гомесом, выдали нам расчетные книжки. Затем всем сделали прививки, но сам санитар не знал, от каких болезней, и раздали таблетки атралина. Отправка нашей группы назначена назавтра. Со дня отъезда из Рио прошло три месяца, но мне казалось, что прошли годы. В ночь накануне отъезда, пытаясь продать часть полученного атралина, чтобы купить себе еды, я неожиданно столкнулся с Жозе, которого не видел со времени посещения его в сантаренском госпитале. Благодаря своей болезни он получил должность «контролера» АСДА.

— Это настоящее предательство, Виржилио, — сказал он мне. — Деньги и материалы не идут дальше Белена. В хищениях замешаны все чиновники АСДА. «Патроны» эксплуатационных участков, чтобы получить их в аренду, давали взятки чиновникам АСДА. Вместе с участками в их руки попадали добровольцы, превращавшиеся в рабов. Чтобы лучше держать в своих руках рабочих, «патроны» применяли старый, испытанный метод — они продавали рабочим продукты и вещи в кредит. В этих условиях серинжейрос — сборщики каучука — переставали быть людьми, становясь каторжниками.

Услышав это, я впервые по-настоящему испугался:

— Что же делать? Как выбраться отсюда?

— Я попробую устроить, чтобы тебя приняли на работу в контору, но, даже если удастся, надолго там тебя не оставят.

Мы обнялись. Больше я его никогда не видел. Я не знаю, удалось ли ему избежать общей участи. Уж очень много он знал, чтобы его жизни ничего не угрожало… Кем бы он ни был, избавить меня от ссылки он все же не мог. На следующий день я в составе группы из двадцати пяти сборщиков каучука 122-го серингала [95] Серингал — участок сбора латекса в лесах Амазонии. — Прим. ред. был отправлен на разработки гевеи. Каждому из нас выдали американские брюки, пару сандалий и по нескольку коробок консервов.

Мы с любопытством смотрели вокруг, забравшись в бателоенс — большие индейские пироги, снабженные вспомогательными моторами. Инспектор совершил последнюю перекличку: не хватало двух человек. Отъезд задержался. К ночи на борт нашей пироги доставили двух жалких людей, подобранных в одной из городских трущоб. Инспектор дал сигнал к отплытию. С тоской я смотрел, как Манаус таял в темноте. Как только плавучий город исчез, моторы были остановлены в целях экономии горючего, и пять индейцев, составлявших наш экипаж, взялись за весла.

Теперь, когда спустя двадцать лет, выйдя из каучукового ада, я вернулся в цивилизованный мир, мне трудно представить, что я могу делать что-либо иное, кроме как катить перед собой по тропинке в джунглях огромный липкий шар из латекса. На эту работу ушло столько лет моей жизни!..

Со всех сторон меня окружала зеленая стена и смущающий душу глухой шум джунглей — словно стенание невидимой толпы. Эта обстановка вызывала смутные воспоминания, но я забыл, зачем и как приехал сюда…

В каучуковых зарослях раскинут наш серингал. Хозяин, имени которого я не знаю, заставляет меня лепить тяжелый шар из латекса. Взамен он дает мне лишь столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду. Иногда я получаю пару ботинок, рубашку, факу — нож для надрезания стволов гевеи и отделения латекса или мачете Коллинза, без которого человек не может жить в тропическом лесу. Все это выдается авиасиао — то есть в кредит. И я оказался на всю жизнь в долгу у своего «патрона». Сколько прошло месяцев, лет с тех пор, как я был привезен в серингал? Я уже потерял счет.

Я работал не думая, опустошенный. Каждое утро еще до восхода солнца я покидал нищенскую хижину, которую сам построил, прикреплял лампочку, коронга, к шляпе и брал нож для насечки. До десяти часов (теперь у меня нет часов, их украли) я беспрерывно делал флажкообразные насечки на 150–180 деревьях гевеи. Затем возвращался в свою хижину и варил рыбу. Иногда удавалось раздобыть дичь. И тогда у меня бывал хороший обед (лес кормит тех, кто его знает). Отдохнув несколько часов, я отправлялся собирать латекс, который к тому времени натекал в цинковые чашки, прикрепленные к стволам.

Когда же наступал вечер, мне нужно было начинать лепить шар. Я подвешивал его над костром, в котором горели плоды пальмы урикури, и медленно поворачивал. Дым из этих орехов содержит креозот, поэтому латекс Амазонии считается лучшим в мире. Устав до изнеможения, я падал и, дрожа от лихорадки, засыпал на соломенном тюфяке…

И так день за днем. Шар весит от шестидесяти до восьмидесяти килограммов. На его формирование требуется несколько недель, если деревья бывают сухими. Когда шар готов, его приходится катить по тропинке к лагерю серингала на протяжении многих километров. Иногда я встречаю другого серинжейро, тоже катящего шар. Тогда мы идем друг за другом, как два чудовищных муравья. И в это время мы не можем даже разговаривать: каждое слово при адской усталости стоит дополнительных усилий. На этих тропинках не раз находили серинжейро, раздавленных своими шарами…

В зависимости от веса латекса, времени и моего состояния доставка шара иногда требовала нескольких дней. На всем пути тропинок стояли покинутые хижины, где можно было провести ночь.

После изнурительного спора о сумме кредита и тщательного взвешивания шара я возвращался к себе в хижину. И опять все существо охватывала навязчивая мысль о следующем шаре! Всегда нужно было помнить, что никто не придет справиться о тебе, никто не приедет помочь. Больной или раненый серинжейро — потерянный человек, он может рассчитывать только на самого себя. Он или будет спасен, если сумеет завоевать расположение и дружбу индейцев, или безвестно погибнет…

Индейцам, вернее, одной индианке я обязан жизнью. Однажды утром я не смог подняться. Это был необычный приступ лихорадки. Длительное время у меня не было хинина, но я знал, как оберегать себя, принимая настой растения сассафрас. Приступ оказался значительно тяжелей, и я немедленно принял спасительный настой. Таинственную болезнь тропического леса Амазонии, поразившую меня, индейцы называют «стеклянные ноги» [96] Видимо, речь идет о болезни бери-бери (авитаминоз). — Прим. ред. . Кожа натягивается, становится прозрачной, и лимфа медленно вытекает из тела. Я не мог больше двигаться. Но вот в один из вечеров трясущаяся от страха индианка племени шавантес из жалости ко мне поставила перед хижиной чашку с дымящейся жидкостью. Я подполз к чашке… Наутро она принесла другую чашку, и так понемногу я вылечился. Я свято храню память об индианке, спасшей меня.