В Глухов - На суше и на море

Хуан Серахуан — колдун племени кора. У него птичьи черты лица и извивающееся, как лиана, тело. Он на равной ноге с богами и злыми духами. Внешне он как две капли воды похож на священника из Сан-Бласа. Колдун советует принести в хижину, принадлежавшую покойному, запасы еды: фрукты, овощи, копченое мясо, кукурузную муку — и затем всем удалиться, чтобы страждущая душа без помех выбрала то, чего не хватает ей для длинной дороги.

Если душа покойного вышла из могилы за тем, чтобы запастись пищей, то она пролетит легким ветерком и исчезнет. Если же она покинула могилу потому, что над ней тяготеет проклятие, то она скроется, приняв облик агути [35] Агути — грызун, напоминающий зайца. Обитает в Центральной и Южной Америке. Вредитель плантаций сахарного тростника и бананов. Поедает корни, листья и плоды растений. — Прим. ред. . Потому что, по поверьям индейцев, агути — это смятенная душа, которая копает норы в земле, ищет свое потерянное тело, чтобы соединиться с ним. Но если же покойный вернулся в поселок для исполнения своих прежних обязанностей старейшины, то ему будет предоставлено место в пещере богов.

Две ночи сидел Хуан Серахуан у хижины умершего старейшины, посреди круга, образованного воткнутыми в землю стрелами. В первую ночь ущербный месяц осветил склоненный силуэт старейшины, подошедшего к двери. Он не пожелал войти в хижину и заплакал. Хуан Серахуан услышал его плач и попросил взять пищу и с миром уйти, но тень пошла к Дому обычаев и там скрылась — остались светящиеся знаки на балке строения.

На следующее утро в поселке показалась процессия индейцев. Под аккомпанемент грохочущих барабанов они выкрикивали бранные слова, чередовавшиеся с просьбами, делали то дружеские, то угрожающие жесты, умоляли привидение и требовали от него исчезнуть и никогда больше не появляться.

На следующую ночь колдун Хуан Серахуан дежурил внутри круга оперенных стрел, но привидения не видел. Светлый ноготок месяца как нарочно спрятался в тучах. Он слышал лишь печальный голос, доносившийся подобно дуновению ласкового ветерка. Колдун, крича и размахивая руками, направился в ту сторону, откуда раздавался голос. Иногда колдун замедлял шаги и делал вид, что с кем-то борется. Затем, прикладывая ладонь к уху, к чему-то прислушивался и снова продолжал путь. Потом останавливался и снова боролся. Но тоскливые и печальные слова продолжали доноситься к нему с каждым новым порывом ветра, и Хуан Серахуан в отчаянии вернулся в образованный стрелами круг.

На третью ночь при свете луны Хуан Серахуан заметил на тропинке, ведущей в Дом обычаев, тень старейшины. Проскользнув мимо колдуна, она вошла внутрь круга, окаймленного стрелами, и здесь исчезла…

Утром принесенные в хижину умершего старейшины припасы оказались разбросанными и кое-чего не хватало.

Тогда опять собрались жители селения. Хуан Серахуан, шевеля своим остреньким личиком, как бы нанизывал слова одно на другое:

— Ему не нужно еды, он не хочет есть. Он страдает не из-за себя, а из-за нас. Он не хочет оставаться под землей, вместе со своим телом, и не хочет быть с богами, а желает остаться с племенем, охраняя его… Поэтому он исчез, как только вошел внутрь круга из стрел… Покойный старейшина ходит и плачет, ищет и не находит свой аскель.

Хервасио приказал построить аскель. Из шкуры оленя и жердей быстро соорудили ложе. Хервасио приказал отнести аскель в пещеру богов.

Следующая ночь прошла спокойно.

Мы входим в Дом обычаев — просторную круглую хижину с коническим потолком. Стены глинобитные, двери выходят на восток. В верхней части южной и западной стен наподобие отдушин пробиты два отверстия. Дом несколько возвышается над крытыми пальмовыми листьями хижинами, окружающими выжженную солнцем площадь. Ни деревца, ни кустика. За постройками холм, за каменную почву которого цепляются кактусы.

В центре хижины на утрамбованном полу возле обрядового стола сидит, сжав руки между ногами, обнаженный подросток, жалобно плача и заливаясь слезами. Стоящая рядом на коленях мать пытается его успокоить. Но едва она отпускает сына, как охваченный приступом боли подросток начинает бить себя по ребрам, отчетливо выделяющимся на темной коже. Хервасио и Рамон наклоняются и берут исхудавшего, горько плачущего мальчика на руки.

Мне объясняют:

— Этот мальчонка в один холодный майский день почувствовал злокачественный жар, шедший изнутри [36] Уичоли различают жар хороший и злокачественный. Хороший жар идет внутрь тела, а плохой изнутри — это жар болезни. — Прим. авт. . Оказывается, он сошелся с какой-то женщиной. И вот теперь он бледен, подавлен, разбит и жалуется на жестокие боли.

Сорванец даже не жалуется, он просто воет, сжимая живот обеими руками. Он бьется об пол головой, покрытой длинными нечесаными волосами. Его принесли сюда для осмотра.

Прошло уже много месяцев, как он заразился венерической болезнью, и она почти разрушила его организм. Послали за знахарем, но тот не спешит. А тем временем мать сопляка рассказывает на языке кора, что испытывал ее несчастный сын.

Наконец приходит уичоль, густо раскрасивший щеки красной краской. Его живописное одеяние скреплено тремя застежками. На голове небольшое сомбреро с невысокой конической тульей, почти скрытой черными орлиными перьями. С перьев свисает лента, унизанная колючками кустарника, они при каждом движении шевелятся и задевают друг друга. На куртке, расшитой аллегорическими фигурами — оленями и птицами, — висят три изящно раскрашенных мешочка. На поясе традиционные семь маленьких шерстяных сумочек разного цвета и рисунка [37] Индейцы племени кора и уичоль привязывают к поясу веревочку с семью маленькими, искусно расшитыми мешочками. — Прим. перев. , нанизанных на веревке. Штаны ниже колен и рубаха, рукава которой завязаны на локтях, вышиты разноцветными нитками. Колдун — единственный среди индейцев, позволяющий себе пышность и расточительность. Он входит молча. Женщина и Хервасио идут ему навстречу. Колдун внимательно выслушивает мать, рассказывающую на языке кора о несчастье сына. Когда колдун чего-либо не понимает, Хервасио переводит слова матери на язык уичолей. Это Андрес Уизтита — наиболее знаменитый и могущественный уичольский колдун. Травами он не лечит, а воздействует лишь силой заговора. Его власть над заболевшей душой признана в горах всеми.

Выслушав объяснения, он подходит к столу и кладет на него сомбреро и мешочки. Затем знаками просит всех отойти от простертого на полу больного, которого он словно не замечает. Присутствующие садятся вдоль круглой стены. Начинает вечереть.

Колдун вытаскивает из мешочков завязанные узлом платки. Один из них развязывает и расстилает на столе. В нем талисман — перья королевского орла, птицы, летающей очень высоко, и потому все видящей, все слышащей, все знающей. Из другого мешочка он, словно фокусник, желающий удивить публику, вытаскивает оперенные стрелы: ими он и хочет умертвить злого духа. Взяв стрелы в правую руку, а перья — в левую, он направляется к двери, смиренно опустив взор. На пороге колдун останавливается и на миг застывает в религиозном экстазе, затем поднимает руки, предлагая стрелы и перья небу, освещенному заходящим солнцем. Устремив взор ввысь, он несколько мгновений балансирует на грани, отделяющей величественное от гротеска. Такой позой он как бы испрашивает у богов разрешения применить свою мудрость.