Сергей Герасимов - Власть подвала

Оставался лишь небольшой ободок воды у самых шей. Зрители, человек двенадцать, стояли неподвижно и совершенно беззвучно. Только ребенок изредка переминался с ноги на ногу.

– Это не наша инициатива, – сказал нуккс, – здесь все построено на самоуправлении. Есть местный лидер, которого выбирают. Выбирают пожизненно, потому что каждые два года все жители умирают и рождаются заново. Для них время замкнуто.

– Поэтому?

– Да, как раз поэтому. Они знают, что меньше чем через месяц родятся заново и знают, что все предопределено и ничего нельзя изменить. Поэтому они так спокойны в ледяной воде.

– Они рождаются взрослыми?

– Конечно. При рождении они всегда лишь на два года моложе.

– Я не могу себе этого представить.

– О, это интересно, очень интересно. Это будет одним из интереснейших представлений на здешнем курорте. Каждый рождается по-своему. Но я расскажу, как рождается лидер. То есть, он не рождается, он приходит из-за горизонта.

Приходит вместе с войском. На город нападают завоеватели, очень жестокие завоеватели.

Огнестрельного оружия тут ни у кого нет, так что воюют мечами и луками.

Молодой завоеватель рубит всех подряд, вырезает пол города и одерживает полную победу. Когда он находит старого лидера, то вонзает ему в спину копье. Но в бою трое его лучших друзей получают смертельные раны. Он собирает всех живых на площади и объявляет, что выполнит последнюю волю своих умирающих друзей, какой бы эта воля ни была. Во всем этом средневековая торжественность, тяжелые флаги, доспехи, звуки труб, все совершенно серьезно. Снег в кровавых пятнах и в лошадином навозе. На нас они не обращают внимания: они не трогают нас, а мы не трогаем их, только стараемся воспитать.

– Какой бы эта воля ни была, – сказал я. – Нельзя обещать так много.

– А в том-то и дело. Первый умирающий говорит: «убей всех жителей этого города». Второй просит: «не тронь никого из жителей этого города и всем прости». А третий не успевает ничего сказать, потому что ему в шею впивается стрела. Эту стрелу выпустил старый лидер, у которого в спине торчит копье. Он еще не умер и может держать лук стоя на коленях. Старика, конечно, тут же убивают. Но молодой не смог выполнить своего обещания. Он ведь не может сразу и убить и пощадить одних и тех же людей. Он задумывается и его вдруг пробивает идея, он понимает, что смерть это зло и война это зло. Он начинает править мирно и искоренять грехи подданных. Сейчас ты видишь эту фазу истории перед собой. Грехи искореняются с помощью наказаний. А к самому концу жизни он отменит любые наказания и казни – и станет проповедовать добро, любовь и всепрощение. Но набег чужеземцев прервет его жизнь. В его спину воткнут копье.

– Это значит, что он убьет сам себя.

– Да, он молодой и глупый, убьет себя же, но взрослого и мудрого. Причем зрители смогут стоять всего в двух шагах, можно даже потрогать копье, которое торчит из спины. Копье, кстати, будет металлическим. Можно взять на память несколько стрел. Зрители совсем не мешают. Понятно почему?

– Понятно.

– Потому что изменить течение здешней истории невозможно.

– Никак не возможно? А если я, к примеру, полюблю местную женщину и убегу с ней в другие миры? Если это не понравится ее мужу или брату, если он нападет на меня и будет убит? Если я подниму народ на восстание и лидер будет свергнут раньше времени?

– Ничего не выйдет. Местные не контактируют с нами. Большее, что они могут, это уйти с дороги или выполнить мелкую услугу.

– Тогда зачем тратить силы на воспитание?

– Приказ из центра. Они думают, что им там виднее. Разве у вас на земле не то же самое? Кстати, завтра будет попытка государственного переворота. Неудачная попытка. Можно будет сходить на стадион и посмотреть, только приходить нужно не к самому началу.

Темное, но светящееся небо стало снова затягивать тучами. Начал кружиться мелкий снег. Бегающие звезды искрили сквозь рваные облака, беспорядочно носимые тугим ветром ускоренного времени.

– Пойдем отсюда, – сказал я. – Это зрелище не для моих глаз.

Умываясь, я неосторожно толкнул футляр с зеркалом перехода и он свалился с полочки на пол. Зеркало выскользнуло из оправы и упало лицевой стороной вниз.

Я похолодел. Сейчас оно проглотит пол этого дома, потом подвальный этаж, потом всю планету вместе с ее недрами. Его поглощающая способность безгранична. Все это провалится в иные миры просто из-за моей неосторожности. Я увидел, как зеркало начало погружаться в мягкий коврик и исчезло. Но катастрофы не случилось. Случилось другое. Я, вместе со всем этим миром оказался в зазеркалье.

Единственным отличием, которое я заметил поначалу, было расположение предметов. Все, что только что стояло справа от меня, теперь находилось слева, и наоборот. Я посмотрел на свое лицо в большом зеркале ванной комнаты. Лицо было моим и не моим – некрасивым, как на паспортной фотографии. Все дело в том, что я вижу его необычно отраженным. Ух, если дело только в этом, то я хорошо отделался.

Но было и еще кое-что. Второе отличие я заметил позже – оно было внутри меня. Внутри меня жил чужой человек из чужого мира. Наша память, наши привычки, наши желания, наши предпочтения и антипатии объединились. Теперь я уже не был собой – я был кентавром.

Прежде всего, другой человек был женщиной, немолодой женщиной, знающей толк в бухгалтерских книгах. Кроме того, эта женщина любила рисовать карандашные портреты своих знакомых. Я вышел из ванной, заметив, что моя походка изменилась; виляя бедрами, я прошел в свою комнату и взял карандаш, точнее, ту двурогую палочку, которую здесь использовали как карандаш. «Боже мой!» – написал я, чтобы проверить почек. Почерк стал чужим – быстрым, летящим, с сильным наклоном букв, будто сопротивляющихся встречному ветру. Без особого труда я нарисовал по памяти портрет того нуккса, которого приставили ко мне.

Портрет получился отлично, он не шел ни в какое сравнение с моими прошлыми, и очень давними, попытками рисовать.

Прежде чем я успел привести мысли в порядок, женщина снова ушла в ванную и занялась моим туалетом. В этом плане женщины одинаковы во всех мирах – их тело не только вместилище разума или могучей дури, как у мужчин, но еще и предмет декоративного искусства, вполне практичный предмет. Она прекрасно обращалась с местными туалетными принадлежностями. Все предметы она использовала точно по назначению, быстро и безболезненно. Она мгновенно подстригла мне ногти, подправила прическу, нарумянила щеки и отбелила зубы. Она даже подкрасила мне брови, отчего я сразу стал похож на клоуна. Сделала и несколько других мелочей, значения которых я не понял. Гигиена у нукксов стояла на высоте, а женщина наверняка была нукксом. Интересно, какую уборную мы будем использовать?