Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже. Роман

- А ты хочешь Москву видеть?

Анфиса помолчала, кутаясь в шушун.

- Как не хотеть? Москва всем русским людям в сердце вросла.

- Уйдешь со мной на Русь, Анфиса? Девушка потерлась щекой о его плечо и промолчала. Не дождавшись ответа, Виктор сказал горько;

- Не отвечаешь. Не любишь ты меня!

- Не люблю? - строго посмотрела на него девушка и заговорила сильно и страстно: - Ты свет мой, ты радость моя! В ковшике воды выпила бы тебя, вот как люблю! Чуж-чуженин ты, а вошел мне в душу. Слушай, маловерок! Дала я тебе ленту из косы, а это все едино как обрученье. А теперь дай руку.

- Какую? Вот обе, выбирай.

- Знамо, правую… Гляди, сама надеваю тебе напалок мой. Теперь обручены мы. Веришь теперь? Глянь, как играет камешек, пылает он, как любовь моя к тебе!

Анфиса подняла руку летчика и подставила ее под лунный свет. На перстне горел большой гранат, темный, как сгусток крови. Поймав лунный луч, он выбросил его обратно пучком густого, темно-красного огня.

- Перстень этот прадеды мои из мира принесли. Княжеский или боярский, поди, перстень. А тебе пусть он будет вечной памятью обо мне. Вечной…

- Ты словно прощаешься со мной! - тревожно сказал Виктор.

Она долго молчала, запрокинув под луной побледневшее лицо. В глазах ее, ставших черными, были нежность и тоска, по щекам катились слезы.

- Не будет нам счастья, любимый мой. Ветха Нимфодора, скоро и мне под черный шлык с черепом и костями. Лучше сразу в сырую могилу!

Виктор обнял Анфису за слабые, вздрагивающие плечи, крепче прижал к себе.

- Борись, Анфиса, отказывайся от черного шлыка! Неужели и насильно постригут тебя? Отца проси, есть же у него сердце!

Анфиса покачала печально головой.

- Батюшка - сухой души человек и тяжкого ума. И до власти жаден. Нет, батюшка мне не заступа. И никто не заступится за меня. Крепче камня древние наши законы и обычаи!

Анфиса замолчала, не утирая со щек застывшие на них слезы. Лицо ее осветилось нежностью.

- А ты, лада моя, уходи отсель скорее. И братика своего уведи. Видела я его. Все мячик ногами мутузит. Славный такой! И ресницы у него, как у тебя, пушистые, будто бабочки-мотыльки. Схватила бы его, зацеловала!.. Уходи! Нехорошо у нас в Ново-Китеже стало., В последние годы, как принялись здесь белое железо копать, страшно у нас. Даже в доме родном страшно!

- В доме страшно? - насторожился Виктор. - Почему?

- Доподлинно не знаю, а сердцем чую… Есть у нас в хоромах горняя светелка, и в ту светелку батюшкой и старицей не только входить всем запрещено, но и близко к ней подходить нельзя. Под угрозой плахи запрет наложен. Один старик Петяйка, ключник батюшкин, в ту горницу ходит, еду носит и питие.

- Кто же там поселился?

- Не спрашивай, ничего я не знаю, а сердце чует недоброе. Вот что у нас зимой случилось. Девушка сенная, подруженька моя Феклуша, услышала в горнице той дивную музыку, и пение мужское, и пение женское. Мало того, разговоры слышала, будто в горнице полно людей. Рассказала мне об этом Феклуша. Я ей запретила с другими людьми про музыку и голоса говорить, а она, дурища, к Петяйке с расспросами полезла: что, мол, за диво, чьи голоса и чье пение? И в сей же час Феклушу, по рукам и ногам связанную, на подводу бросили и умчали! Куда? Не знаю. И никто не знает. А жалко мне ее, Феклуху мою несчастную.

- Все? - взволнованно спросил Виктор. Он вспомнил ночной визит таинственных гостей.

- Еще не все. Я сама видела. Издаля, правда. - Анфиса вздрогнула. - По темным переходам крадется, в темные углы жмется. Высокий, тонкий, как жердь. Голову, сбычившись, держит.

- Лицо его видела?

- Что ты! Наверное, умерла бы со страху. В спину только видела. Одет богато, в синюю парчовую ферязь.

- Когда ты его видела? Давно?

- Недавно. Дён пять назад. Погоди-ка… После Ярилина поля, вечером. Точно!

- А раньше не встречала его?

- Раньше не встречала.

- И сейчас он в ваших хоромах прячется?

- Этого не скажу. Не видела я его более. Один только раз видела… Ой, кто это? - испуганно вскрикнула Анфиса, прижавшись к Виктору, но, вглядевшись, встала не спеша, сказала холодно и отчужденно: - Ты, Истома? Что по ночам бродишь? Или подсматриваешь за нами?

- Беги, Виктор! Беги не мешкая! - шагнул Истома к летчику. - Близко они, от Светлояра сюда поднимаются!

- Кто поднимается?

- Остафий Сабур, с ним стрельцы. Остафий за Анфису на тебя злобится.

- Уходи, родимый! - встревоженно сказала Анфиса.

- Уйти? Тебя бросить на расправу Остафию? - возмущенно крикнул Виктор.

- Кто посмеет тронуть посадничью дочку? - гордо выпрямилась Анфиса. Не таясь, припала к его губам долгим поцелуем и оттолкнула. - Беги же, безумный!

- Мы недалеко уйдем. Спрячемся. Опасать Анфису будем, - шепнул Косаговскому Истома.

Они отошли недалеко и спрятались в кустах, за толстыми стволами берез. Им виден был светлый силуэт Анфисы, замершей в тревожном ожидании.

- Ишь как сказала: подсматриваешь за нами, - страдающе заговорил Истома. - Верно сказала - подглядывал! Боюсь за вас обоих. Тебе верная плаха, коли застигнут тебя ночью с Анфисой. Она старица будущая. И ей большая беда будет. Нимфодора жалости не знает. В Детинскую башню заточат на вечные времена, а могут и кнутом на толчке бить. Анфису… голубку… кнутом! Я жизнь за нее отдам! - измученно и страстно крикнул Истома.

Он припал лбом к стволу березы и долго молча стоял так. Потом рывком откинулся и оперся о ствол спиной.

- Кто любит, тот надеется. Надеялся и я. А пришел ты, чуж-чуженин, и взял ее сердце. - Быстрым движением Истома встал близко к Виктору, лицом к лицу, глаза в глаза. Сказал стеснительно и сердечно: - Ты худо про меня не думай. Ты мой душевный брат, злобиться на тебя не буду. Я вижу, крепкая у тебя к ней любовь, дай бог всякому такую. А мне, видать, заказано счастье…

Юноша. неожиданно смолк. Около светлого силуэта Анфисы темной тенью встал стрелецкий голова. Он начал что-то говорить, то поднимая руки над головой, то протягивая их к девушке. Ночной ветерок принес его горячие слова:

- Жемчужина моя перекатная… Ты на сердце у меня, как на ладонюшке. Пожалей!..

Остафий схватил Анфису за руку и грубо притянул к себе.

Виктор рванулся, но Истома успел схватить его сзади за плечи и потянул назад. Летчик бешено обернулся, отбросил его руки и увидел, как Анфиса наотмашь ударила Остафия по щеке. Слетела на землю его атласная шапка. Стрелецкий голова откачнулся, рванул на груди кафтан и, сгорбившись, забыв на земле шапку, пошел в темноту рощи.

- Бежим скорее домой! - шепнул Истома. - Сейчас стрельцы по всей роще будут шарить!

В избе спали. Виктор разбудил капитана, кивнул на дверь. Они вышли во двор. Капитан сразу насторожился:

- В чем дело, Виктор Дмитриевич?

Летчик торопливо передал рассказ Анфисы о тайной горнице, о музыке и пении. Капитан поиграл бровями, подумал, сказал неуверенно: