Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже. Роман

Он подошел к Виктору, долго смотрел в глаза летчика и сказал негромко:

- На рассвете за вами придут. - Он оскалился злой, волчьей улыбкой. - С веревками. С петлями. Подумайте еще раз, крепко подумайте!

Он выбежал из Крестовой палаты.

Старица сокрушенно вздохнула и сердито сказала Анфисе:

- А ты чего здесь торчишь? Уйди с моих глаз, постылая!.. Душан, передай мирских стрельцам. Пускай их обратно в Пытошную отведут. Придушить их мы всегда успеем.

- Видно, теперь уже не придушим, - проворчал сумрачно дряхлый верховник.

И когда ушла Анфиса, а стрельцы увели мирских, он всплеснул руками.

- Господи сусе, как мирские в нашем городе богоспасаемом появятся, так обязательно бунт заваривается. То Васьки Мирского бунт, то вот опять посады поднялись!

- Я во всем виновата! - горестно поджала Нимфодора сухой рот. - Распустила я паству свою, яко негодный пастырь. А стадо без пастыря - пища сатаны. Но сломала я выю Васькиному бунту; сломаю хребет и бунту сёднешнему. Душан, грамоту увещевательную написал поп Савва?

- Вот она, твое боголюбие! - - поднял Душан со стола березовый свиток.

- Давай сюда. И свечу дай.

Старица долго читала грамоту, далеко отнеся ее от глаз и беззвучно шевеля губами. Душан светил ей канделябром. Прочитала, опустила свиток на колени.

- Зело искусен поп Савва в сплетении слов. Великий талант ему богом дан, а он тот талант в чарочке топит. В грамоте сей он и соловьем поет, и лисой крадется, и бархатной кошачьей лапкой гладит, и львиные когти кажет. Уповательно, утишит посадских сия грамота.

- Не брунчи пустое, Нимфодора! - грубо оборвал старицу верховник с бельмом. - Не словеса, а шелепы посадских утишить могут. Непокорны они останутся и после грамоты. А что дале делать будем?

- Слышали, что было сказано нам? Сами себя спасайте! Владыка посадник, к бою готовься! Снаряжай стрельцов конно и оружно!

- То Остафия Сабура дело, - недовольно ответил Густомысл. - На то он и стрелецкий голова.

- Дубинноголов, дремуч и неповоротлив ты, Ждан. Тебе бы ноздрями мух ловить, - с невыразимым презрением не сказала, пропела Нимфодора. - Неохота в кольчугу влезать, брюхо толсто? Иль боишься, убьют тебя смерды? Убьют - церковку на твоих костях поставлю, святым великомучеником сделаю, образ твои в соборе повешу.

Посадник смотрел на нее мутно и тоскливо. Видно было, что не с руки ему стать великомучеником, и не радовала икона в соборе с его ликом.

- На сборы даю тебе ночь, Ждан. А на утре в бой иди! - Старица поднялась с кресла. - А теперь помолимся господу победительному, чтобы воинство наше сброд, голь да шушваль посадскую, как полову, разметало! И пойдемте на стены, грамоту увещевательную читать!

Все закрестились на огромный черный лик Христа.

Выбежали из шатра не только атаман и есаулы, вылезли из шатров, шалашей, из-под телег все посадские.

Верхи детинских стен осветились трепетным светом боевых факелов. В железных корзинках, нацепленных на концы копий, красным, дымным огнем горело смолье. И неожиданно забухал набатно соборный колокол Лебедь.

Осадный табор забегал, засуматошился. Но сотники и десятники быстро выстроили людей в боевые порядку. Слышны были голоса есаулов, приказывавших гасить костры - цели для вражеских стрелков.

На стены тем временем выходили верховники. Они встали в ряд, и факелы осветили их могущество и богачество. Сколько тут было необъятных брюх, пышных бород, толстых рож, сколько бархата, шелка, атласа и мехов самых дорогих. Когда установились верховники, чинные, важные, могутные, колокол смолк, и наступила выжидательная тишина.

- К стенам нас подзывают, - догадались наконец посадские. - Указы-грамоты начнут нам читать иль слово увещевательное говорить будут. Всю ночь, чай, Верхняя Дума совещалась.

Так и вышло, по догадке. На вислое [40] Вислое крыльцо - балкон. крыльцо воротной башни вышел стрелецкий голова. Остафий снял атласную, с бобром шапку и поклонился народу на три стороны.

- Гляди, вежливый какой стал! - засмеялись в толпе.

- Слушайте, люди ново-китежские, грамоту старицы и посадника! - зычно, на всю площадь, крикнул он. Подняв высоко длинный свиток бересты, он начал читать: - «Всем людям посадским, и деревенским, и прочим жителям богоспасаемой земли ново-китежской, иде же истинное православие сияет, яко светило. Пожелав вам душевного просветления, вкупе же и телесно здравия, обращаемся к вам, людие, мы, высокие владыки. Во-перве, ее боголюбие старица Нимфодора, златое правило Христовой веры, церкви бодрое око, уста немолчные сладковещательные, преподобная мудрая наставница и владычица, и прочая, и прочая. А рядом с нею государь владыка посадник ново-китежский Ждан Густомысл…»

- Не приемлем! - заревела толпа, услышав имя посадника. - Не желаем про Ждана слышать!..

- Чего галдите? Дайте грамоту дочесть! - пытался голова перекричать людей. - А ну вас к дьяволу! Меня не слушали, так старицу Нимфодору небось выслушаете!

При имени старицы площадь начала затихать. На стене посветлело. Монахини-старухи вынесли толстые церковные свечи и фонари, иконы, кресты, хоругви. Люди на площади закрестились, сломались в поклонах. И вдруг чей-то звонкий голос крикнул:

- Гля-кось, и поп Савва - худая слава к святости примазался!

Поп Савва, важный и суровый, выпятил брюхо и упер в него большой деревянный крест. Он не вытерпел и погрозил крестом, как дубиной, стоявшим внизу посадским.

Старухи монахини визгливо запели молитву, и под пение дворовые парни вынесли на стену в кресле старицу. На площади попадали на колени, и вверх, к, ней, протянулись мозолистые земляные, корявые ладони, прося благословения. Нимфодора встала с кресла и, подойдя к перилам балкона, широкими взмахами руки перекрестила народ. Ее глаза старой хитрой бестии торжествующе поблескивали. Не вышли из ее воли люди, на колени попадали!

- Спасены души, пошто лики злые являете? - заговорила Нимфодора сильным и звучным голосом. - Пошто слушаете злокозненные советы проклятых богом мирских людей? Людие, воззрите на главу мою, иже денно и нощно о вас печаль имеет!

Старица сняла монашеский клобук и поклонилась народу.

Седые реденькие волосы ее смешно разлохматились на ветру.

Женский жалостливый, со слезами голос крикнулизтолпы:

- Шапочку надень, матушка. Головушку старую застудишь.

- Размирье наше кончать надобе. На что сменять хотите жизнь ново-китежскую, кроткую да утешную? - ласково, увещевательно продолжала старица. - На жизнь мирскую, на злую царскую неволю? Опомнитесь! Миром прошу!