Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже. Роман

Так и стояли, обнявшись, глядя с ожиданием на дверь. Но прекратились выстрелы, затихли крики толпы, а за ними никто не пришел.

Настала ночь. Переволновавшийся Сережа крепко заснул на соломе. Виктор не спал, тревожно вслушивался в ночные шумы Детинца.

Не спало и гнездо верховников. Кричали сердито мужчины, причитали женщины, звякало оружие. Зарешеченное окно светилось красным, трепетным светом факелов. Неожиданно стукнул засов двери, и в камору хлынул свет. На пороге стоял Петяйка, за его спиной - стрельцы с большими фонарями. Сережа испуганно вскочил с соломы.

- Не подходите! - тихо, но с угрозой сказал Виктор, загородив собой брата.

- Не бойся, мирской, - сказал, выходя вперед, стрелецкий десятник. - Ни тебе, ни мальцу худа не будет. Зовет вас ее боголюбие государыня старица в свою Крестовую палату для мирной беседы.

Летчик ответил угрюмым, враждебным взглядом. Он знал, что вызывает его Памфил-Бык для окончательного ответа.

- Знаю я ваши мирные беседы.

Десятник перекрестился и улыбнулся добродушно:

- Вот те крест, что худа вам не будет. Говорю же, старица зовет.

Виктор заколебался. Ответ Памфилу давать придется, от этого не отвертеться. Он взял Сережу за руку, сказал решительно:

- Хорошо, пошли!

…Ночь была черна и тревожна. Над Детинцем повис злой, клыкастый месяц. Чуя недоброе, на стрелецких дворах взлаивали собаки и замолкали, к чему-то прислушиваясь.

Виктора и Сережу ввели в посадничьи хоромы и повели по полутемным горницам. Всюду стояли стрельцы, сонно опираясь на бердыши. Смутная тревога чуялась в низких, душных горницах, где разноцветные огни лампад остро отражались в лезвиях бердышей.

Остановились у широкой тяжелой двери, охраняемой двумя стрельцами. Те скрестили' было бердыши, но, увидев ключника, освободили проход. Петяйка открыл дверь и молча, кивком головы пригласил пленников войти. Виктор вошел, ведя за руку Сережу, и услышал тихий старушечий голос:

- Подойди ближе, мирской.

Виктор поднял глаза. Втянув изжеванные старостью щеки, словно задохнувшись от ярости, на него смотрела ново-китежская владычица.

Он притянул к себе Сережу, обнял его за плечи и огляделся.

Их привели в Верхнюю Думу - государственный совет Ново-Китежа.

На лавках, стоявших покоем вдоль трех стен, сидели верхние люди, тяжелые, сытые, угрюмые. Виктор глядел на их медно-красные морды, распухшие от лени, обжорства и перепоя, на их отвисшие толстые щеки, на крепкие волчьи челюсти, на затылки, как из камня вытесанные, на тяжелые животы, свисавшие меж расставленных ног, и думал: «От таких добра не жди! Своими руками задушат, волчьими зубами загрызут!..»

Верхняя Дума заседала в Крестовой палате, молельне старицы. Всюду иконы, всюду суровые, изможденные лики святых. На тонких цепочках висели горящие лампады; в грубых, железных подсвечниках оплывали толстые желтые свечи. Горький их чад и копоть лампад забивали дыхание.

Старица сидела в своем высоком, красно-бархатном кресле, упираясь в пол посохом и положив ноги на скамейку с пуховой подушкой. Рядом с нею, в кресле пониже, развалился, сонно заводя маленькие осовелые глазки, посадник. Отдельно, на табурете, сидел человек в ядовито-желтом кафтане. Свет свечи упал на его лицо, и летчик узнал старшего подглядчика Патрикея Душана.

- Благослови, матушка государыня, начать, - вздохнув и почесав пузо, сказал посадник.

- Господь, благослови на мирную беседу, - откликнулась старица.,

В Крестовой палате стало тихо. Потрескивали лампады и свечи. И снова послышался басок старицы:

- Патрикей, прочитай мертвую грамоту на мирских и кузнеца Повалу!

Душан встал, развернул берестяной свиток и начал читать глухим, замогильным голосом:

- Ее боголюбие старица Нимфодора и владыка-посадник Ждан Густомысл сказали, а Верхняя Дума приговорила: мирских людей Степана, Виктора и Федора Трехпалого, а с ними же старосту Кузнецкого посада Будимира Повалу… - Душан перевел дыхание и грозно, торжественно закончил - …сжечь в железной клетке на толчке на большом костре!

- Слышал, мирской? - засмеялась клокочуще Нимфодора. - Попал ты, как кур в ощип! Не вырвешься!

Черевистый, с рожей, налитой темной кровью, верховник хохотнул злорадно:

- Попался на крючок, окунь красноперый!

Второй верховник, с мертвым под бельмом глазом, прорычал:

- . Не хотелось петушку на пир идти, да за хохолок потащили!

А третий - дряхлый, лицо с кулачок, бородка шилом, губы и щеки ввалились - прохрипел:

- Попался, который кусался!

- Говори, Патрикей, вины мирских людей! - резко сказала Нимфодора, стукнув посохом в пол.

Душан заговорил быстро, гладко, как хорошо заученное.

В оловянных глазах его сверкала подлая радость и злоба, когда он взглядывал при этом на летчика.

- Подбивали мирские люди посадских людишек идти с уязвительным оружием на Детинец, против благоуветливой государыни старицы, государя посадника и лучших верхних людей!

«Лучшие» люди, слушая, сопели, задушенно рыгали, наливались свекольным соком и, по-бычьи нагнув головы, глядели исподлобья колючими глазами на мирских.

- Словно в улей дунули, вот как загудел народ, - горестно покачал головой посадник. - Отвечай, мирской, было такое?

- Было такое! - ответил твердо Виктор, глядя в глаза посадника и шагнул к нему.

Густомысл замахал испуганно руками.

- Не подходи! Отзынь, дьявол! Стой тамо, где стоишь!

Виктор усмехнулся и отступил назад.

- Было такое! - повторил он. - Народ посадский, трудовой народ, рвется в мир, на Русь из вашей кабалы, и мы им в этом поможем!

- Не дай боже нам сей беды! - всхлипнул слезливо дряхлый верховник. И вдруг закричал запальчиво: - А мы с кем останемся? Кто работать будет?

- Ай-яй-яй! Вот горе какое! - насмешливо посочувствовал Виктор и обвел медленным взглядом верховников, словно на каждого указал пальцем. - Тебе здесь нравится, дед? - посмотрел он на дряхлого верховника. - Ну и сиди здесь, в лесочке, как дачник. А народ уйдет!

- Ранее в пень вас порубим, всех с головы на голову перепластаем! - закричала Нимфодора, стуча посохом в пол. - Тебе первому поганую голову напрочь!

- Да бейте их!.. Режь!.. Души!.. - заорали дико верховники. Они стаей кинулись на Виктора и Сережу, стиснули их в живом кольце. Они вопили, гнусили, визжали, рычали по-медвежьи: - Глотку им смолой залить!.. Ребра клещами переломать!.. На дыбу вздернуть!..

И вдруг крики, рычание, визг разом смолкли, и кольцо горячих, потных тел распалось.

В дверях стоял Памфил-Бык.

Он был в синей ферязи и мурмолке с золочеными кистями, свисавшими на плечо. Но Сережа сразу узнал его:

- Витя, гляди, юродивый с нашей Забайкальской! Виктор молча крепче прижал к себе брата. Ни на кого не глядя, братчик сел на свободный табурет. Сказал брезгливо: