Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже. Роман приключений

Савва с треском откусил огурец, брызнув рассолом, и, прожевав, заговорил:

- Шли годы темные, ничем не приметные. Жили новокитежане не голодно, а сытно - тоже не скажешь. Впроголодь жили, скота не было, в этом вся беда. Не дошли коровушки до ново-китежских пределов. Молошный, творожный да сырный дух забыли, какой он есть. И последних овец, коих волки дорогой в тайге не порвали, съели сходцы. Потому и с одёжей плохо было: лен да пенька, а шерсти нет. Чего богато было - это мехов звериных. Бабы куньи телогреи да опашни из чернобурок носили, мужики собольи шапки набекрень заламывали, из горностая рукавицы шили. Чего там, покрывались одеялами из соболей да куниц! Куда охотникам мягкую рухлядь девать? И кто ее копить будет? Богатей? Не было таких. Бочки с медными и серебряными деньгами, что из миру привезли, старица Анна меж всеми сходцами поровну, по-божески поделила. Они и теперь у нас в ходу. Много ли своему, ново-китежскому, продашь, много ли ему нужно? Не разбогатеешь, в богачи не выбьешься! Все были ровные, как пеньки в лесу. Вот какая благодать в старопрежние времена была!..

Савва сделал глоток из кружки и, поморщившись, понюхал корочку хлеба.

- А управлялись, как я уже сказывал, вечем. Старица Анна такой порядок установила. «Благовестник» загудит на толчке - весь город туда валом валит. Посадник тихо так и смиренно у народа позволенья спрашивал: «Повелите, хозяева, вечу быть?» Нельзя посаднику борзиться было. Его вече выкликало и утверждало, он слуга народа был.

- А как же теперешний посадник - начал было Виктор.

- Об этом разговор у нас еще будет! - оборвал его Савва. - Теперешний, Густомысл, дерзостен и лют вельми, за чужую бороду, как за свою, хватается и на кнут щедрый, - почесал поп спину. - А в те поры шалишь, посадниче! У старицы тоже власть большая была. Старица законы устанавливает, святую православную веру блюдёт, а посадник ее именем управляет, чинит суд и расправу. При них, при старице и посаднике, для совета и обсуждения дел особливо важных есть Верхняя Дума из лучших людей ново-китежских. А тех лучших людей старица указала поселить наверху, в Детинце, и начали называть их верхними людьми, или верховниками. Одначе без строгости с народом нельзя, ну и набрали старица и посадник десяток стрельцов, чтобы народ закон уважал, в вере не шатался и лихими делами, татьбой да разбоем, не баловался. Да и какие это были стрельцы, старики да полукалеки, что ни тк пашне, ни к рукомеслу не способны. Да и то надо сказать, о разбоях и татьбе тогда не слышно было. Разве что мальчишки на толчке калач стащут да пьяные около кружала подерутся.

- Еще вот что скажите, Савва. Налоги в то время новокитежане платили какие-нибудь? - спросил капитан.

- С тяглом легкость была! - отмахнулся Савва. - Не налоги, а добровольные приношения. Кормлением называлось. Несли в Детинец кормы всякие, мясом, птицей, рыбой, мукой, крупой да пивом и вином. Еще богу на свечки и масло для лампад. Несли на кормление ее боголюбию старице, посаднику, дворне их и старикам стрельцам. Это легко было! Много ли кормленщики съедят, пусть хоть в три горла лопают!..

Поп помолчал, помрачнел и сказал торжественно:

- Преставилась старица Анна, к судилищу Христову отошла! Вечную память ей новокитежане до сей поры кл икают. В бою орлица была, а в мирной жизни светло-душна и народолюбива.

- Геройская была старуха и политически подкованная, - сказал задумчиво Птуха. - А теперешняя ваша, Нимфодора, ведьма ведьмой!

- Не богохуль, сквернавец! - крикнул поп. - Она святая! Она первой в рай войдет. Ужо будешь, богохульник, в аду горячую сковородку лизать, - с угрозой посмотрел он на Федора.

- С маслом сковорода? - облизнулся дурашливо мичман. (Сережа засмеялся.) - Тогда давай! Ладно, чеши, батя, дальше.

- Умре старица Анна, а при жизни своей нарекла себе наследницу. Привели ее в собор и крестовидное выстрижение волос сделали. Постриг в монахини называется. Имя ей монашеское дали - Секлетея. Потом в гроб положили, попы в черных погребальных ризах со святыми упокой и вечную память ей, живой, пропели. Умерла после этого Секлетея для мирской жизни.

- А что ваша старица делает? - спросил заинтересованно Сережа. - У нее какая специальность?

- Эва, сказал: что делает? - покачал головой Савва. - Веру христианскую блюдет, за нас, грешных, молится. Лежит в черном гробу, вокруг свечи и лампады горят, а старица молитвы воспевает и наши грехи замаливает.

- Так все время и лежит? - не отставал от попа Сережа.

- Иногда встанет, на небо поглядит. Нет ли знаков?

- Каких знаков?

- Знаков конца земных наших мук. Боишься, чай, светопреставления?

- А вот и нет! - пренебрежительно выпятил губы Сережа. - Чихаю я со свистом на ваше светопреставление!

- Хорошо, хорошо, на эту тему мы в другой раз поговорим, - поспешил капитан замять разговор, начавший принимать опасное направление. - Рассказывайте дальше, Савва.

- После Анны и Секлетеи и другие старицы Ново-Китежем управляли. Старица Праскудия, при ней неурожай и голод великий были; Меропа - пожар великий, весь город сгорел; Пестимея - открытие белого железа; лесомыки случайно открыли; Голендуха - желтолицых людей пришествие. И другие старицы были, и всякая загодя, смертного своего часа не ожидая, наследницу себе нарекала. А умрет старица - наследницу и постригают. Иные совсем молодыми в старицы постригались. Пестимее всего восемнадцать годочков было, любила она одного парня, а ее постригли. Через два года с горя кровью плевать начала и в одночасье умре.

- Весело! - мрачно обронил мичман.

- У Нимфодоры тоже, наверное, наследница есть? - . спросил Ратных.

- Обязательно. Дряхла старица наша. Анфиса, посадникова дочь, еще ребеночком была, когда Нимфодора на нее указала и преемницей своей нарекла.

- Что? - вскочил Виктор.

- Эк, взвился как! - подозрительно посмотрел поп на летчика. - Шилом в зад тебя торкнули, что ли?

Виктор облизал губы, словно собираясь заговорить, может быть, закричать, но промолчал и медленно опустился на лавку. Он чувствовал, что у него вдруг похолодели руки.

- Про стариц я все рассказал, буду о народе ново-китежском говорить, - снова повел рассказ Савва. - Сказывал я уже, что жили наши предки вполсыта. Нивка тощала, зерно выродилось, понурила ржица к земле тощие, тонкие колосья. И всего-то колосьев в поле было, что волос на моей плеши. А как освежить посевное зерно? И народ хилеть начал. Близкие с близкими роднились, кровь в жилах застоялась, как вода в болоте. Бабы хиляков рожали, юноши, как старики, горбились, морщинились. Тоже нужна была свежая кровь. И вымер бы наш народ, коли бы не новое чудо божье… Ох, горлышко пересохло. Глоточек бы!

Савва сделал не глоточек, а десять глотков и, взяв со стола новый камень, поднял его.