Роберт Силверберг - Ч. де Линт: Страна сновидений Р. Силверберг: Письма из Атлантиды

— Подумаешь! Как будто это такое уж важное дело — помочь маленькой мисс Ясное Солнышко.

— Ты могла бы брать с Нины кое в чем пример, — сказала Лусевен.

Это же самое ей твердили и в школе. Почему ты хоть в чем-нибудь не похожа на свою кузину? У тебя ведь такие способности, а ты их просто тратишь по пустякам.

Психиатр, к которому отправили ее дядя с тетей, тоже оказался не лучше.

— Мне смертельно надоело слушать про Нину, — сказала она.

— Она хороший человек.

— А я — нет?

— Я этого не сказала.

— Ага, ей, может, и нетрудно быть такой. Она везучая.

— О чем ты? — спросила Лусевен.

Ее голос звучал так по-доброму, так искренне. И поэтому, потому что — Бог знает почему — казалось, что Лусевен в самом деле принимает все это близко к сердцу, Эш почувствовала, что у нее на глазах закипают слезы.

Я не буду реветь, поклялась она себе. Не буду.

Но в груди стало так тесно, что едва можно было дышать, и Эш поняла, что теряет власть над своими слезами.

— Ничего, — с трудом выдавила она. — Давайте… давайте не будем об этом…

— Но…

И тут горе захлестнуло ее с головой.

— Ее любят хотя бы родители! Довольны? Вы это хотели услышать? Ей не говорили: «Ты не нужна нам» или… или «Катись и подыхай»…

Плотину прорвало. Она отвернулась, по щекам ручьями лились слезы. Лусевен потянулась было к ней, но Эш резко оттолкнула ее руку.

— Не трогайте меня! — закричала она.

Сотрясаясь от рыданий, она пятилась назад, пока не оказалась на краю обрыва. Лусевен держалась в отдалении. Она стояла, обхватив себя руками, на плече сидел ворон с горестно взъерошенными перьями, а над головой кружил ястреб, оглашая воздух тревожными криками, от которых кровь стыла в жилах.

— Твоя мама тебя любила, — тихо проговорила Лусевен.

Эш только сильнее зарыдала.

— Она не хотела покидать тебя… уходить так, как случилось.

От этих слов боль Эш стала еще острее.

— Ведь ты веришь этому, правда?

Эш смогла только кивнуть.

— А твой отец — просто ничтожество, потому что отказался от тебя.

— Л-легко… вам говорить…

— Перестань, Эш, — сказала Лусевен. Она приблизилась на несколько шагов, а звук ее голоса действовал как благотворный бальзам. — В мире полно таких людей, как он. Людей, которые думают только о себе. Людей, которые не хотят отвечать за своих близких. Людей, которые не умеют любить…

Эш повернула к Лусевен страдальческое лицо, все еще мокрое от слез, и проговорила, глотая слезы вперемешку со словами:

— Тогда… мне кажется, что я… совсем… совсем такая же, как он… да?

Лусевен подошла и положила руку на ее плечо. Эш вздрогнула, но не отстранилась, даже когда Лусевен взяла ее за подбородок и подняла голову так, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Я в это не верю, — сказала она.

— Откуда… вы знаете? Вы не… вы даже не знаете меня…

Но тут ветер откинул вуаль с глаз Лусевен, и в их глубине проскочила какая-то искра. В то же мгновение у Эш возникло ощущение, будто взгляд женщины проник в самую глубину ее существа. Как будто она разглядела каждый шрам, каждую царапину, которые Эш усиленно скрывала за своими защитными стенами. Разглядела все помыслы и поступки Эш, оценила их… и не осудила.

— Ты делала ошибки, — сказала Лусевен, — и тебе не очень-то везло, но в глубине души — что идет в счет — ты добрая девочка. Этого для меня достаточно.

Эш похлюпала носом и утерлась рукавом. И уже не протестовала, когда Лусевен притянула ее к себе и крепко прижала.

— Этого должно быть достаточно и для тебя, — сказала Лусевен.

Прошло какое-то время, прежде чем они продолжили путь. Лусевен сняла со своего браслета один из амулетов, каким-то образом привела его в действие, и на земле, покрытой вереском, появился небольшой столик, неровно приставленный к глыбе известняка, с двумя чашками чая и тарелкой с небольшими пирожками. Эш с благодарностью взяла чай. Голода она не чувствовала, но попробовала один пирожок, — что-то вроде медовой коврижки с орехами, но из более крутого теста, — и прикончила четыре штуки. Потом принялась было за пятый, но почувствовала, что уже не справится с ним. Лусевен стала рассказывать ей о своих птицах: назвала их имена и показала, как приманивать их на руку или на плечо, чтобы покормить.

Ворона звали Кифи, а ястреба — Ханрос, что означало соответственно «доверие» и «мечта», как объяснила Лусевен.

— Почему вы так назвали их? — спросила Эш.

— Чтобы не забывать, что нужно доверять своим друзьям, как самой себе, и что, когда дела обстоят не блестяще, можно мечтать и надеяться. Порой просто подумаешь о чем-нибудь хорошем — и обстоятельства изменяются к лучшему, совсем как сбывается все наоборот.

— Отношения с людьми, — сказала Эш со слабой улыбкой.

— Что-то вроде этого. Тебе лучше?

Эш кивнула.

— Сможешь идти дальше?

Эш снова кивнула. Ей действительно стало лучше, хотя она и чувствовала себя как-то странно подавленной.

Как будто соответствуя ее настроению, пейзаж изменялся по мере того, как они продвигались все дальше. Местность стала более унылой, отвесные скалы — более грозными. Больше не было видно птиц — за исключением Кифи и Ханроса. В воздухе все холодало и холодало, и Эш даже пришлось застегнуть куртку. Она взглянула на свою спутницу, но Лусевен, казалось, не чувствовала холода.

Через несколько часов, миновав становившуюся все более пустынной болотистую равнину, они поднялись на невысокий холм. Внизу в небольшой долине притаился хвойный лес, весь укутанный снегом. Ветер, долетавший до вершины холма, дохнул им в лицо зимним холодом. Ханрос опустился на плечо Лусевен и издал жалобный пронзительный крик. Кифи парил на холодном ветру, спускаясь все ниже и ниже, пока тоже не нашел насест. К большому удовольствию Эш, он выбрал ее покрытое джинсовкой плечо. Она протянула руку и робко погладила его блестящие черные перья.

— Вот где она живет, — сказала Лусевен.

Недолгая радость Эш мгновенно улетучилась. Она обхватила себя руками, ее трясло — от холода, и от зловещего вида лесного пейзажа. Уловив ее настроение, Кифи нервно заерзал у нее на плече, цепляясь когтями несколько сильнее, чем ей этого хотелось бы.

— Кто? — спросила Эш. Но она и так знала.

— Я-вау-це, — ответила Лусевен. — Дух, который претендует на душу твоей сестры.

Эш даже не потрудилась ее исправить. Кузина или сестра — на самом деле не имело значения. Она только смотрела вниз, на лес, и дрожала.

Развалившись на диване, незнакомец выглядел совершенно спокойным. Он вел себя так, как будто этот дом принадлежит ему, а Нина здесь незваная гостья. Это привело ее в замешательство, но еще больше смутило то, что из-за своей невероятной худобы он совсем не казался грозным, а просто имел вид праздного оболтуса.